Людей, у которых архитектура храмов вызывала бы равнодушие, на мой взгляд, в природе не существует. Многим – нравится, кто-то – категорически против; но если в турпоездку едем – храмы смотрим обязательно! Ну, что там еще смотреть, помимо природы – на что еще люди тратили свой ресурс в таких невообразимых количествах! Это явление закономерно вызывает множество вопросов.
Если рассматривать религию как общественное явление, можно выделить в ней некое число основных элементов. Одними из этих элементов являются культовые сооружения. По своему масштабу, по общественному вниманию, по вложенному в них труду и таланту – они заметно превосходят все остальные типы построек, имеющие полезные функции – проживания, хранения чего-либо, общественных занятий и работ, обороны.
Кажется странным, что культовая архитектура, не приносящая, на первый взгляд, ощутимой практической пользы, получала в итоге несравнимо больший ресурс. Ведь изначально, религиозную функцию вполне обеспечивали священные рощи и поляны, реки и ручьи, камни и деревья — зачем же понадобилось облекать религиозный процесс в столь капиталоемкие формы?
Обычным аргументом в этой ситуации служат ссылки на отсталость наших предков, социальные обстоятельства, связанные с угнетением одних классов общества другими. Однако, актуальность культовой архитектуры отнюдь не угасла в нашу эпоху освоения космоса и проникновения вглубь генома. Напротив, мы видим расцвет культового строительства в России и по всему миру. Новое храмовое строительство порой поражает своими объемами и стоимостью, хотя современные средства коммуникации позволяют любому человеку в любом месте виртуально присутствовать на любом сакральном действии.
Другим обоснованием часто является организующее значение религии. Принято считать, что религия является ответом на жизненные вызовы и трудности, способствует объединению людей для совместной деятельности, осознанию общественных ценностей, помогает человеку определить истинные цели жизни и задействовать для их достижения всю совокупность внутренних сил.
Действительно, коммуникативное значение религии огромно. Однако, характер коммуникаций бывает различным – есть коммуникации горизонтального уровня, регулирующие отношения в обществе; имеются и коммуникации, выходящие из плоскости повседневного бытия, выстраивающие вертикальные отношения со сверхъестественным миром. По определению, коммуникация – это связь («religio» — по латыни): сакральные места воспринимались нашими предками как порталы связи с иными мирами, как места связывания разрозненных представлений в единую картину мира, воссоединения с подлинным.
Но, в этом случае, нельзя не задать вопросов: с какими духовными сущностями и каким именно образом осуществляется коммуникация? И какой результат мы ожидаем? Куда могут вынести нас духовные поиски? Ведь явления духовного мира не обязательно находятся сверху, они могут быть и глубоко внизу. Они могут быть заинтересованы в человечестве, а могут быть его антагонистом. Как, зачем и каким образом нужно общаться с духовным миром; в какие формы должна облекать эти отношения архитектура?
Существуют две альтернативы духовного общения – «религия» и «магия». Религия – это связь, предполагающая безграничное доверие к некоей высшей силе и обращение к ее руководству и помощи. Магия, напротив, алгоритм, предназначенный посредством определенных действий дать четкий ожидаемый результат. Это обмен информацией между двумя мирами, обусловленный неким договором и взаимными обязанностями, но никак не взаимным расположением и доверием.
Две формы коммуникации требуют совершенно разных духовных практик и форм культовых объектов, но сопоставимы в одном: выживание конкретной народности и отдельной личности напрямую связано с выбором духовной сферы и результативностью общения с ней. Выбор духовного вектора — это выбор судьбы, выбор исторического пути, поэтому и архитектура не остается от него в стороне.
С этой точки зрения, многовековой опыт храмовой архитектуры дает возможность увидеть отношение предков различных народов к непростой теме высшей результативности. Ведь выбор «неправильного» божества или менее эффективная форма общения с ним, чем у соседей, могут стоить жизни целому народу, оказать влияние на плодородие земель, успех в торговле, победы в войнах, здоровье потомства и даже красоту женщин! Поэтому становятся оправданными расходы до половины национального дохода на храмы, мало того – нужно правильно определиться с богами, ритуалами и формами зданий.
В связи с этим показателен конфликт между Римом и Карфагеном, двумя крупнейшими державами античного средиземноморья. До периода двухсотлетних пунических войн Рим вел множество войн и заключил десятки союзов с множеством италийских народностей, включив их богов и обычаи в единый пантеон. Но с Карфагеном это не получилось, да и не могло получиться — уж слишком разнилась не просто религиозная практика, а духовная база, при том, что культура и архитектура этих стран во многом были парадоксально близки. Но древние римляне понимали, что ни этих богов, ни эти ритуалы невозможно сплавить в едином духовном котле и, «…Карфаген должен быть разрушен».
Различие сути духовных практик наглядно передает простое лицезрение облика божеств древних обществ – Египта, Месопотамии, Индии, Китая, Греции и Рима, государств кельтов, ацтеков и инков. Очевидна разница культовых построек монотеистических религий – иудаизма, христианства и мусульманства – с постройками языческих религий. Очень интересно сравнение традиционных построек с тем, что принесло нам последнее столетие.
Вопрос об отношениях канона и эксперимента в духовной сфере был актуален еще со времен Эхнатона. Насколько властитель и поощряемый им творец могут быть свободны в своих поисках — а вдруг эксперимент будет неудачен? Вдруг божеству не понравится его новая обитель или изменения в ритуале: может ли общество делать такие ставки? Какой результат сможет оправдать подобный риск?
Наша эпоха сняла эти вопросы с повестки дня. Ныне, духовное самоопределение стало личным делом каждого: это породило цветущее многообразие формотворчества, свободное от канонов и авторитетов. Высшей его точкой можно считать строящийся уже более века собор Святого семейства в Барселоне работы Антонио Гауди, восхищаться которым принято по определению.
Нетрудно догадаться, с точки зрения экономики, достройка собора равнозначна гипотетическому выпрямлению пизанской башни – это сразу переведет их в разряд просто красивых сооружений, коих в Европе великое множество. В «сухом остатке», получилось не «…плетение узора хвалы Господу» (как образно выразился один из героев романа Уильяма Голдинга, «Шпиль»), а гениальное маркетинговое решение по личному брэнду автора проекта, имиджу города и бесконечному пополнению муниципального бюджета из туристических взносов на достройку собора.
В наше время, христианские культовые сооружения Европы стремительно теряют паству, массово превращаясь либо в туристические объекты, либо в обузу для муниципалитетов, пытающихся сдать их в аренду либо найти некое иное использование, к примеру, под проведение пивных соревнований. Большинство великих готических комплексов Англии – красивые руины с подстриженными газонами, где есть туристы со всего мира, но нет духовной деятельности. Экспериментирование в протестантизме разделило его неисчислимое множество религиозных конфессий, экспериментирующих столь же увлеченно и плодотворно и в архитектуре.
Цена вопроса теперь — не благосклонность свыше, а конкурентоспособность на рынке религиозных услуг и туристических достопримечательностей. Архитектурные изыски этому весьма способствуют, вызывая закономерный диссонанс между идентичностью местной паствы (капелла в Роншане Ле Корбюзье, например) и будущим притоком туристов, жаждущих лицезреть очередной шедевр великого мастера.
Массовая культовая архитектура, в которой, собственно, и протекает повседневная человеческая жизнь, постепенно утрачивает традиционную осмысленность. Увлекаясь ложными идеалами, она забыла о своей подлинной сути, с лёгкостью примеряя самые различные формы. Это служение неведомым силам и завело современную архитектуру в состояние глубокого упадка, выхода из которого не видно.
Не только архитектура, но и все ценностно-смысловое поле современного человека, находятся ныне в тупике и служении неведомым силам. Наши предки понимали, кому они служат, стараясь четко проводить грань между главным и второстепенным. Объем ресурса, выделяемого на обеспечение должных коммуникаций с внешним, трансцендентным миром, имел к этому прямое отношение.
Прямое отношение это имеет и к нам, сегодняшним: что мы считаем своим ресурсом? На что мы его тратим вообще и какой процент уделяем на самое главное? И чьим ресурсом, собственно, мы сами являемся: своим собственным или чьим-то внешним, нам посторонним и чуждым?