Троекратное ленинское, «учиться…» — поистине, было одним из символов ушедшей советской эпохи. Звучали они отовсюду. Эти три слова, запечатленные в объемных буквах из белого пенопласта на стене нашей классной комнаты, до сих пор предстоят моему взору, подобно трем другим, древним, огненным и неотвратимым, представшим на стене дворца взору библейского царя Валтасара.
Ленинский завет, словно послание древних времен, нес весть нашему, изнеженному спокойной жизнью поколенью, о некоей грядущей неотвратимости. Если бы в то время мне кто сказал, что всей моей жизни суждено пройти в непрестанной учебе, а смена даже не мест работы, а профессий и видов деятельности — станет общим явлением: не знаю, как я бы к этому отнесся. Вряд ли положительно.
Контуры нашего будущего мироустройства были четко отрисованы: «Победа коммунизма неизбежна» — вот другой эпохальный символ. Будущий мир являл свой крепкий и монументальный образ, устраняя всякие возможные сомнения из наших неокрепших душ. Но сомнений у нас не могло быть в принципе: проявление сомнения требует усердия в мыслях. Нам это не грозило ни в коей мере.
Вектор направленности наших мыслей был ориентирован исключительно в сторону обретения должных профессий и мест их применения — желательно, на одном предприятии и учреждении. Вариант прыжков с места на место был предусмотрен системой исключительно к случаям очередных великих строек коммунизма: «колеса диктуют вагонные…».
Учиться мне всегда очень нравилось, однако отличником в школе я никогда не был. Правда, в детстве, в начальных классах, я с удовольствием подбирал на помойке старые школьные учебники, предвкушая, как когда-нибудь меня будут учить всем этим интереснейшим вещам, а не нынешним буковкам и цифиркам.
Первые звоночки прощания с эпохой донеслись до меня еще на первом курсе. Главные ассоциации той поры – осенний выезд на картошку и череда высоких похорон. Собственно, с картошки наше высшее образование и начиналось. Колхозные будни тянулись достаточно долго: бархатное бабье лето успело смениться затяжными дождями, а затем – и заморозками. К тому времени, нас перевели с картошки на свеклу; утренняя промерзлая почва неохотно отдавала нам свои крупные багровые плоды с длинными крысиными хвостами.
Поселили нас в бесконечно длинном обшарпанном бараке, с дровяным отоплением и двухъярусными железными кроватями; в нем безраздельно господствовали мухи. Воевали мы с ними как могли, битьем и выкуриванием, но силы природы успешно противостояли неумелому городскому воздействию.
По возвращению, едва колхозный сарай успел смениться вузовской аудиторией, очередной повод выпроводил нас из обогретых вузовских стен на студеный ноябрьский воздух. Вся страна в тот день стояла на улицах и площадях, у стен своих контор и предприятий, провожая в последний путь первое лицо нашей державы. В одну минуту по всей стране раздался единый гудок на бесчисленном множестве заводов.
Я знал, что наш Воронеж есть город науки и промышленности, но только сейчас, по звуку заводских гудков, почувствовал, что из заводов состоит, наверное, все городское пространство. Их гул заполнял все: он висел в воздухе, он пробивался к нам отовсюду. Мне кажется, он до сих пор отчетливо звучит у меня в ушах. Мы, зеленые первокурсники, пришибленно стояли, ежась в промозглой сырости: рассудком не понимая, но чуя нутром, что в устоявшейся жизни что-то сдвинулось.
Вся моя жизнь на тот момент состоялась в брежневской эпохе: я появился на свет через пару месяцев после замещения Хрущева на Брежнева. В ту, золотую пору социальной стабильности и всеобщего гарантированного трудоустройства, никто и помыслить не мог, на каких обломках все мы вскоре себя обнаружим; что впереди – мир хаоса и всеобщей неопределенности.
Прошло еще немного времени, — и хоронили архитектора Троицкого. Церемония прощания состоялась в Доме Архитектора; уж не знаю почему, но мне довелось быть в числе шестерых студентов, на чьих плечах гроб мэтра был доставлен к погребальному автобусу.
Подобно тому, как похороны генсека предвещали конец всей номенклатурной системе, похороны Троицкого знаменовали собой погребальный обряд всей воронежской архитектуры: и впрямь, после его смерти местное зодчество оказалось, скорее, сопоставимо с пляской на костях местной среды и вполне достойного архитектурного наследия. Деградация была очевидна уже к концу восьмидесятых, отвратив меня, студента-старшекурсника, от профессионального зодчества в сторону реставрационной деятельности.
Эта работа меня вполне устраивала как с творческой, так и с материальной стороны. Реставрация на излете восьмидесятых в стране была на подъеме — хотя бы за это стоит сказать «спасибо» легендарной Раисе Максимовне. Нечто я уже начинал пописывать и публиковать, готовясь к защите будущей кандидатской, но вскоре вихри перемен рассеяли мои надежды прожить жизнь с одной профессией.
Первой серьезной школой, своего рода «вакциной» на последующие события моей жизни, стала срочная служба в рядах Советской Армии, в рядах которой я встретил горбачевскую перестройку. Призвали меня сразу после окончания третьего курса – отсрочки для студентов в то время не делали. Сессию в то лето я сдал целиком на «отлично» и, через четыре дня, поезд уже мчал нашу группу в неведомые дали. На карантин нас разместили на пересыльном пункте в городе Калинин – нынешней Твери. Отсюда, намечались три варианта: учебка в Ташкенте с перспективой исполнения долга в Афганистане; Монголия и Западная группа войск, в восточной Германии.
Колесо жизненной рулетки запустило мой шарик по своему усмотрению: служить мне довелось в легендарной Таманской дивизии. Первые навыки тайм-менеджмента и проектного управления я получил именно в этой обстановке. Первые полгода спать удавалось не более двух-трех часов в сутки; часто сон составлял один-два часа, иногда вообще обходились без сна до трех-пяти суток: я лично видел, как можно спать с широко открытыми глазами.
Мечта была – заболеть и отлежаться в госпитале, хотя бы на пару недель. Вспоминаю учения: то в жару забудут подвезти воду — мы пьем ее прямо из луж; то спим в подземном бункере на сыром бетонном полу – кроватей не было; то, делаем долгие переходы в дырявых кирзовых сапогах по мартовской снежной слякоти, в насквозь мокрых, не просыхающих к утру, портянках. И хотя бы насморк – все обходилось!
Однажды всю ночь разгружали вагоны: огромные мешки с мукой. Январь, мороз минус двадцать пять, все небо в огромных звездах: перчатки нам раздали, а в них — мешок не захватишь — из рук выскальзывает. Сам не понимаю, как никто пальцы не отморозил, словно какая-то сила нас берегла. Впрочем, от разгильдяйства спасения не было: за время моей службы буквально на моих глазах погибло полдюжины человек из нашей части.
Увиденное заставляло серьезно задуматься о ценности и краткости человеческой жизни. В самом разгаре была афганская война: рядом с нашей частью, на аэродроме Мигалово, ежедневно отправлялись борты в те края; очередь вполне могла дойти и до нас. Как раз в середине моей службы произошла Чернобыльская катастрофа. Не представляю, какое чудо оберегло нашу часть от отправки на ликвидацию последствий: здоровыми оттуда никто не возвращался.
Этот фон усиленно разворачивал к жизни. После двух лет казарменной дисциплины — хотелось свободы, кипения через край. Сразу после армии, летом восемьдесят седьмого, занялся сразу английским и французским; пошел в секции штанги, большого тенниса, возобновил занятия плаванием в бассейне. Хотелось учиться, пробовать, искать и добиваться. Читал я запоем, хотя и в армии сохранил привычку к постоянному чтению.
В ту пору, сам не знаю откуда, завелась у меня еще одна привычка. Ныряю в воду со стойки бассейна и плыву всю дорожку под водой, пока рука борта не коснется. Бывает, вдохну неудачно, воздуха не хватает — на полпути уже сил нет, голова на поверхность тянется. Пару раз вынырнул, вдохнул, после — настрого себе запретил это делать: до конца надо продержаться, не выныривая.
В бассейн я ходил долго, еще пару десятилетий подряд, проплывая в неделю, в среднем, по пять-шесть километров. Эта привычка долго потом мне вспоминалась, уж очень она пригодилась в жизни, добавив установку, оказавшуюся очень востребованной. Той же зимой, начал на лыжах кроссы ходить. Попробовал и оценил горные лыжи, начал ездить на Кавказ: Эльбрус, Чегет, Терскол, Баксанское ущелье. Учиться после армии стало не в пример проще: я отработал свою методику сдачи экзаменов; с ее помощью перешел в категорию круглых отличников уже с первой послеармейской сессии; в бурном хаосе новой эпохи она изрядно мне пригодилась.
Новая эпоха не заставила себя ждать долго. Помню, в девяносто втором году моя, очень неплохая чуть раньше зарплата, ужалась до восьми долларов, по тогдашнему курсу. Страна рушилась буквально на глазах, сидеть в конторе смысла я уже не видел. Общество менялось, делилось и слоилось, масштабная человеческая перетряска шла по всей стране, ставя перед каждым вопрос: кто ты такой? Где вскоре окажешься?
Вспоминая это время и мое окружение, сделаю несколько замечаний. За тысячу лет российской истории не было столь спокойной эпохи, как время, в которое мы подрастали. Свобода девяностых — застала врасплох большинство из нас. В институте — в моей группе было шесть парней, из которых — троих уже нет. У маминой лучшей подруги было двое сыновей. До сорока лет — не дожил никто. Многих сверстников с моего двора также нет в живых. Общие причины — наркотики, пьянство, самоубийства. Причем, все это имело место на вполне пристойном фоне: благополучный двор в самом центре города, хороший курс престижного архитектурного факультета, порядочные люди с неплохой работой.
Встречаю старых приятелей, беседуем: у большинства — точно такая же картина. Впечатление – будто по нашему поколению косой прошлись. Новая эпоха обозначала совсем другие критерии пригодности и живучести. Я и сам не раз оказывался на краю отчаяния, однако неистребимое, подсознательное стремление к жизни каким-то чудом ставило на ноги и давало новый приток энергии.
В бурной круговерти девяностых, когда моя очередная фирма начинала делать первые успешные шаги, учеба постепенно стала становиться в ряду наиболее значимых приоритетов. Интернета тогда и в помине не было; рынок бизнес-образования еще только формировался; существовавшие в то время бизнес-курсы вызывали мало доверия, представляя собой, скорее, очередной бизнес, нежели место, где реально можно выучиться чему-либо дельному. Информацию приходилось собирать по крупицам, из самых разных источников.
Чтение деловой периодики мало компенсировало мою очевидную несостоятельность. Нужно было учиться системно, укладывая в общую картину множество хаотических обрывков и навыков. С середины девяностых я начал искать, где именно стоит продолжить образование. Мне повезло – абсолютно случайно, проходя мимо работающего телевизора, я услышал о некоей новой государственной программе, по которой молодые управленцы могут бесплатно поучиться и даже съездить на стажировку за рубеж по теме своего бизнеса.
Условия учебы оказались очень подходящие – днем работа, по вечерам – учеба, все выходные – за книгами и так полгода: с весны по осень 1998 года. Изучать опыт управления недвижимостью мне выпало в Чикаго, США, весной следующего года. За одной стажировкой вскоре последовала другая – в Кливленд, летом 2003 года; за ней, в ФРГ, осенью 2004 года. Посвятив более чем полудюжины лет рынку управления недвижимости, я искал, куда двигаться дальше и чему дальше учиться.
Попробовав себя к тому времени в разных проектах и получив представление о многих сферах деятельности, я понимал — по детскому принципу «горячо-холодно», — что мне теплее генерация идей и запуск проектов с нуля, нежели функционирование в налаженной кем-то системе. Именно поэтому я уходил в сторону, когда вполне можно было продолжать развитие уже налаженного процесса с людьми, с которыми ты уже сработался. Перспективу для себя я видел в другом — развитии людей, среды, в которой эти процессы зарождаются и наполняются смыслом.
На экономическом факультете воронежского госуниверситета я уже отучился и понимал, что обращаться далее к теоретикам, десятилетия просидевшим на одной кафедре, безрезультатно. Спасибо за то, что в голове все уложилось в единой системе, но, дальше надо двигаться самому. Главное, что образование может дать по настоящему, так это понимание, куда именно надо двигаться.
В то время, вечерами после работы, я много сидел в интернете, просматривая направления учебы и бизнеса, сулящие перспективу и представляющие интерес для меня. Попробовать хотелось многое, в том числе расширить свой, и без того немалый круг общения, постоянно «вариться» в кругу людей, имеющих сходные принципы и интересы. Прикинув, во сколько могут мне обойтись эти постоянные «пробы», я стал прорабатывать другой вариант: создать собственный учебный центр и самому организовывать учебные мероприятия, привозя в Воронеж лучших экспертов по конкретным вопросам бизнеса.
Эту идею я достаточно осторожно обсудил со знакомыми предпринимателями, желая узнать, существует ли, в принципе, интерес к учебе подобного рода. В то время в нашем городе этим практически никто не занимался. Имелись психологи; были люди, проводившие недорогие семинары по управлению персоналом; были курсы различных менеджерских навыков. А дорогой учебы, рассчитанной на учредителей и руководителей бизнеса, не было: кто интересовался – ездил в столицу.
Идея оформилась, отлежалась и легла на бумагу в виде некоего бизнес-плана; будучи обсужденной с парой знакомых профессоров-экономистов из госуниверситета, она переросла в некий партнерский проект. Под него мы совместно сколотили неплохой совет учредителей, пригласив туда областную и городскую администрации, университет и пару ведущих в регионе коммерческих банков. Назвать нашу контору мы решили Воронежским Деловым Центром.
В мае 2001 года предприятие было зарегистрировано; лето прошло в подготовке осенней учебной программы. Из изобильного многообразия интернет-предложений, я выделил все, связанное с проектным управлением и имущественными комплексами: мои функции и должности в это время были напрямую завязаны с этой темой.
По проектному управлению я подобрал в Москве эксперта, Владимира Анатольевича Первушина и обсудил с ним вопрос о регулярных визитах в наш город для обучения групп предпринимателей. Далее, мы договорились с областным управлением госимущества, рабочие отношения с которыми уже давно сложились, о проведении цикла семинаров и конференций, уже по земельно-имущественным отношениям.
Осенью – начались мероприятия. Штата в фирме тогда еще никакого не было, я один занимался всем: обзванивал самостоятельно своих знакомых предпринимателей, договаривался о помещениях, кофе-брейках, печати раздаточного материала и бэджей. Для отдельных функций – привлекал знакомых за повременную оплату.
Цену за первушинский тренинг мы установили запредельную для тогдашнего Воронежа — более четырех тысяч рублей за три дня. Знакомый народ, особенно из числа деятелей образовательной сферы, крутил пальцем у виска и предрекал неизбежный крах нашей авантюре. Тем не менее, мы собрали более трех десятков участников: этого оказалось достаточно и на гонорар, и на расходы, и на первую нашу прибыль.
Первушин, математик и инженер-баллистик из советской оборонки, был предельно практичен, преподнося нам, по аналогии с артиллерийской наукой, четкую траекторию полета снаряда от точки к точке с заданными исходными параметрами и настройкой на условия полета. Только на сей раз, место снаряда замещали конкретная организация или бизнес-проект. Из множества обсужденных примеров, не могу не упомянуть один, из его личной практики.
Известная европейская компания в сфере производства оргтехники в середине девяностых заказала компании Первушина проведение своего рода «мозгового штурма». Предметом штурма должен был стать принтер нового поколения. Каким он должен быть, по какому принципу работать, как выглядеть – все это компания предоставила им проработать.
Местом под столь необычное мероприятие был выбран очень неплохой загородный пансионат; далее, были разосланы приглашения нескольким десяткам крупных российских ученых – специалистов по разнообразным, порой очень узким сферам. Список рассылки Первушин составлял самостоятельно.
Приглашение звучало следующим образом: участникам обеспечивались проезд, проживание и питание, включая вечерние культурные программы – все по высшему разряду; неделя приятного времяпровождения в очень интересном обществе; и, в довесок, неплохой гонорар, независимо от вклада данной персоны в общий результат процесса. Требовалось – ежедневное личное присутствие в течение нескольких часов, когда собственно, «мозговой штурм» имел место.
Участник имел право выражать любое мнение, выходить из аудитории в любой момент и на любое угодное ему время, мог и вообще ничего не предлагать, молча коротая время в уголочке за кофе, книгой или беседой. Многие адресаты откровенно признавались, что к проектированию принтеров имеют отношение и интерес более чем отдаленные, но, упустить возможность отдохнуть и пополнить личный бюджет, было бы просто легкомысленно; особенно на общем фоне положения российской науки в то время.
Всего собралось порядка полусотни ученых: кто-то проявлял себя активно, рисуя, доказывая, споря; кто-то – просто сидел в уголочке, наблюдая оттуда за процессом; кто-то – уходил погулять, побеседовать, полюбоваться осенним лесом. Самые ценные находки обнаруживались исподволь: так, один врач-медик, узкий специалист по системам кровообращения, невзначай встрял в обсуждение технологии капельной печати, подав одну из самых блестящих идей. Таких идей, привнесенных из совершенно других сфер знаний и компетенций, оказалось немало, послужив наглядной иллюстрацией к тезису, что содержанием любого образования является не набор знаний, а способ мышления, вкупе с алгоритмом принятия решений.
Вот такие-то алгоритмы и учились извлекать из своего предшествующего опыта и применять к текущей ситуации участники семинара. Итогами обучения довольны остались все: после работы с нами многие владельцы воронежских компаний начали системно учиться сами и обучать сотрудников. До этого, большинство из них к такому роду занятий относились весьма скептически.
И для меня, пара-тройка грубых ошибок, совершенных в то время, стала звоночком, что дело надо ставить профессионально. Нужны штат, офис, должностные инструкции, планы развития и продвижения. Немного усилий, сноровки и удачи — и скоро все это уже имелось в наличии. Сбербанк предоставил нам бесплатно роскошный конференц-зал для того, чтобы в правильном месте собиралось активное предпринимательское сообщество. И правильные люди все это дело правильным образом организовывали.
С этим я столкнулся уже давно – когда серьезно впрягаешься в новое дело, ставишь задачи, превосходящие твои нынешние возможности и компетенции — помощь начинает поступать из самых разных, порой неожиданных источников. Из одного контакта – внезапно следует другой; из одной проработанной возможности – вытекает несколько следующих. Так-то, звоню одной из знакомых, приглашаю на очередной тренинг, рассказываю, что и как. Она интересуется и о своей новой работе рассказывает.
Я узнаю про какой-то Швейцарский фонд, который предпринимателям помогает. Бесплатные консультации дает, экспертов из-за рубежа предоставляет, содействует, чтобы качество услуг повысить, а себестоимость уменьшить. В итоге, мне назначают личную встречу на завтра, для ознакомления с Фондом и его руководством. Познакомились: выяснилось, что мой бизнес вполне соответствует формату поддержки, поскольку реально помогает развитию малого бизнеса.
Оказалось, что можно получить триста тысяч рублей на год. За ту работу, которую я и так делаю, безо всякой поддержки от кого-либо. Безвозмездно, за счет швейцарских налогоплательщиков. Возможность сэкономить бюджет родного государства и прикормиться от чужого — не могла не согреть мою воронежскую душу.
Взамен, от меня требовалось делать дело и ежеквартально предоставлять отчет, как деньги потрачены. Спектр возможных расходов был достаточно обширен: закупка необходимой мебели и оргтехники, реклама, гонорары бизнес-тренеров, их проезд и проживание, организация питания, аренда офиса, печать рекламок, покупка книг. Ради такого дела заявка была подготовлена, что называется «к утру»: рассмотрена, поправлена и принята — тоже достаточно оперативно.
Скоро у меня на руках были договор и график работы, скоро – на счет пришел первый транш. Такой формат работы оказался очень дисциплинирующим – теперь я уже был обязан проводить определенное количество мероприятий в установленные сроки и собирать установленное количество участников. Конвейер заработал – этот год мне пришлось крутиться, как той самой белочке: тренинги, семинары, конференции; сначала ежемесячно, после темп ускорился.
После закрытия проекта нам предложили сделать новый проект, на следующий год. Опыт уже имелся, и работа была продолжена: на сей раз контракт был покрупнее, чем предыдущий. Без откатов, клеветы в сторону отчизны и шпионажа в пользу иностранного государства.
Одни возможности продолжали создавать другие: в начале нулевых годов, по приглашению наших швейцарских партнеров в Воронеж трижды приезжал эксперт из Нидерландов, Джон Бум. Приезжал он раз в год, на одну неделю. Эту неделю с утра до вечера Джон работал с небольшой группой предпринимателей: два десятка человек, подбор которых осуществляли наши швейцарские коллеги.
Оплачивали эту работу правительства Швейцарии и Нидерландов. Меня также включили в эту группу. Тематика была животрепещущая: проектное управление, технология работы с клиентами, техники продаж и проведения презентаций. Тренинги Джона Бума показали уровень профессионализма, доселе мною не виданный. Хотя разговор шел по-английски, при содействии переводчика, темп был невероятен: всю неделю сохранялось ощущение, что работа ведется лично с тобой.
Через год, новые знакомые из США пригласили меня перенять опыт в Кентском университете и Кливлендском Центре городского планирования. Еще через год – швейцарские партнеры организовали нам стажировку в ФРГ сходного содержания.
Образовательное направление резко усилило мои взаимосвязи с предпринимательским миром. Вскоре после прохождения стажировок, у нас с сокурсниками зашел разговор о создании воронежской региональной ассоциации выпускников президентской программы. Стартовали мы одними из первых в стране и, по затеянным нами проектам, сразу оказались в числе лидеров.
Достаточно скоро Москва стала нас собирать, пытаясь выстроить взаимодействие между региональными ассоциациями. Тут мне опять крупно повезло — на много лет я оказался в обществе интереснейших людей, собранных со всех регионов России. За шесть лет, в течение которых я возглавлял региональную ассоциацию, более десяти раз нас собирали в различных городах европейской части России, от Калининграда до Екатеринбурга — Калуга, Тверь, Пенза, Самара, конечно же, Москва – на деловые и образовательные мероприятия. Было ощущение бьющей ключом жизни: что мы очень востребованы в нашей стране, что в нас много вкладывается и многое от нас ожидается.
Достаточно скоро идея всероссийского объединения обрела четкие рамки, нашу структуру решили назвать РУС – Российское Управленческое Сообщество. Уже много лет спустя, президент Путин отметит, что это десятилетие, с 1998 по 2008 год, от кризиса до кризиса, продемонстрировало самые высокие темпы развития экономики России за истекшее тысячелетие. Уж так ли это на самом деле — проверят будущие историки, но лично я все эти годы чувствовал невероятный драйв вокруг и множество открывающихся возможностей.
Образовательный бизнес чем-то похож на игры с акциями; имеет он дело с нематериальной ценностью, неощутимой, но продать которую требуется по максимально высокой цене; требует — очень крепких нервов и полнейшей вовлеченности. Десятки тренеров, сотни участников, многие по третьему-пятому разу приходят, приятели считай. Со всеми поговоришь, их дела узнаешь, своими мыслями поделишься. Какой институт такие знания дать может?
Много ездил, читал, смотрел, сопоставлял. Посещал крупные образовательные выставки, где ведущие игроки рынка демонстрировали новые продукты и тренеров. К середине нулевых годов этот бизнес в стране превратился в налаженный, мощный конвейер. Экономика бурно росла, знания были всем нужны, нужно было готовить персонал. К нам в Воронеж на учебу приезжали люди от Самары до Волгограда, училось у нас, по сути, все центральное Черноземье. И в наш адрес, поступало много интересных, порой заманчивых предложений о сотрудничестве. Кого-то мы приглашали, к кому-то я сам ездил посмотреть-поучиться.
Было дело, из очень качественных семинаров правового или финансового толка вдруг начинали проглядывать знакомые ушки или коготки: тут НЛП, там сайентология или прочие подобные им вещи, по отношению к которым я старался держать определенную дистанцию. С носителями подобных технологий я себя никак не отождествлял, воздавая, впрочем, им должное за немалую хватку и виртуозное мастерство. Чем еще я сразу прекратил заниматься, так это саморазвитием и личностным ростом. Прочитал немало книг на эту тему, посетил ряд мероприятий на стороне: составил некое представление.
На одном из раскрученных семинаров в Москве от очень известной компании, познакомился с молодым парнем. Врач, откуда-то с Урала, с глубинки. Институт закончил недавно. Больница бедная, зарплата маленькая, перспектив — никаких. Этот семинар он нашел в интернете, пытаясь, как и я в начале ельцинских реформ, прорваться сквозь пелену житейской безнадеги. Копил на семинар он долго. Гостиница, дорога, еда. Жил – впроголодь. Семинар подавал себя как исключительно жесткий. Начинался он под бравурные звуки фашистских маршей, выходить в течение дня из комнаты категорически запрещалось. Кому в туалет – стояло жестяное ведро в углу комнаты.
С кухней этой изнутри я знаком, подставных вычисляю сразу. Подсаживаются, с блеском в глазах излагают нечто, тему хвалят. Кто уже третье, кто уже пятое мероприятие посетил, как жизнь изменилась, деньги, работа, отношения. К концу второго дня и я переговорил в коридоре с директором той компании. Как римские авгуры, мы переглянулись и поняли друг друга. Завтра с утра на мой счет была переведена обратно вся стоимость семинара; распрощались мы по-дружески. Всего там было человек за шестьдесят, в основном таких, как мой знакомый. С каждого – по пятнадцать тысяч рублей; почти миллион за четыре дня. Очень рентабельный бизнес. Профессионалов – я уважаю.
Скоро стало понятно, что не то и не туда. Замануха и развод под красивой оберткой. В лучшем случае – простое талантливое шарлатанство, на которое и посмотреть приятно и денег отдать не жалко. В худшем – залезание в подкорку мозга и агрессивные действия отнюдь не в твоих интересах. Историй таких — я знаю много, их последствия – тоже знаю. Как там сказано у Джека Лондона – «сколько ни встречал я собак с громкими кличками, все они ни к черту не годились».
А что туда? Надо разбираться. Мы сосредоточились на очень качественной и дорогой краткосрочной учебе, по два-три дня с полной выкладкой, с утра до вечера. Гонорары лекторам платили за эти дни в среднем рублей тысяч по пятьдесят-семьдесят, порой доходило до ста пятидесяти. Группы собирали обычно человек по десять-пятнадцать. Иногда было пять человек, иногда – сорок. Стоимость семинара в основном варьировалась от шести до пятнадцати тысяч, хотя, были и более дорогие и более дешевые продукты.
Достаточно много мы пробовали экспериментировать в новых форматах. Даже тренинг как-то в Дивногорском монастыре провели с проживанием в монастырских кельях, но больше таких попыток я не делал – уж слишком разные миры и люди. Организовали серию управленческих поединков по таллиннской методике Владимира Тарасова.
Методика поединков меня поразила своей неординарностью и эффективностью: очередной паре участников давалось задание – сложная ситуация из бизнеса. Было фиксированное время; были шахматные часы, по которым отсчитывались минуты; было несколько ролей, в среднем – пять-семь, причем, с возможностью неожиданных прыжков из роли в роль, в общем контексте переговоров.
Оценка игроков велась как жюри, так и зрителями. Жюри из девяти человек – три тройки — оценивали три параметра по каждой персоне: один параметр на каждую тройку. Критерии были следующие: техническое мастерство и находчивость; устройство к такому начальнику на работу; прием такого сотрудника себе в компанию. Ну, а зрители давали оценки с точки зрения этики и симпатии к переговорщикам. Нередко бывало, что человек, наголову разгромивший противника в споре, получал столь же разгромные оценки по общему счету.
Почувствовав интерес к теме, мы замахнулись на большой управленческий турнир. Под Турнир был арендован на выходные дни воронежский «Дом Актера», дана большая реклама: в итоге, мы привлекли несколько десятков участников-предпринимателей и пару сотен зрителей, в основном, из числа студенческой молодежи, решивших посмотреть вживую на кухню предпринимательской переговорной практики, в тех ситуациях, которые, как правило, остаются «за кадром».
Полезных приемов и методов там было немало, но что особо запомнилось у Тарасова – четкая граница между твердым и пустым, белым и черным, нулем и единицей: тем, на что опираться можно и тем, на что опираться нельзя. Умение отделять одно от другого. Бинарная система, как в компьютере, универсальный принцип – от деловых переговоров до выбора жизненной стратегии. Этот принцип глубоко вошел в мое сознание, четко приучив разносить все встречаемое на пути по этим двум категориям.
Мы затевали проведение масштабных конференций и форумов, в партнерстве с объединениями предпринимателей данного профиля. Именно так стартовала серия ежегодных региональных форумов по недвижимости; много позже, уже в стенах Воронежского университета, мы организовали Форум провинциальной урбанистики. По прибыльности, это были, вероятно, самые успешные из наших бизнес-форматов, имевшие гораздо более, чем стопроцентную рентабельность.
Присутствовал одно время интерес к детским программам, развивающим коммуникативные, лидерские и предпринимательские навыки. Вникнув поглубже в тему, категорически отказался от этой идеи, соорудив, впрочем, из фрагментарных заготовок отдельную летнюю программу для детей, скорее с духовным уклоном, нежели с предпринимательским.
Это был ноль седьмой год: еще, с зимы мы подобрали профессиональных детских психологов, педагогов и вожатых с опытом. За весну была составлена программа «Наше лето»; мы договорились с детскими лагерями об аренде домиков, сделали сайт, запустили рекламу и начали продажу путевок на летние каникулы. Ожидания во многом оправдались. Каждый день лагеря из трехнедельной программы был непохож на предыдущий. Там были психологические детские тренинги, беседы с православным режиссером из Москвы с обсуждением фильмов, игры и соревнования. В целом, в то лето мы провели аж четыре смены, поучаствовало в которых около двух сотен детишек.
Количество людей, событий и впечатлений, переполнявших меня в то время, превосходило всякие разумные нормы, если они, конечно, существуют для такого рода деятельности. Шестидневная рабочая неделя часов по шестьдесят-семьдесят, рабочие вечера, занятые планированием и аналитикой, по десятку встреч за день: планерки, совещания, переговоры. Несколько семинаров в месяц, серьезные встряски и без того уже перекачанного мозга — стали уже своего рода наркотиком, жизни без которого мне представить было уже сложно.
Все то разнообразие, «varieta», насыщенность во всем, к чему я так всегда стремился. Характеризуя это слово, выдающийся советский культуролог Леонид Михайлович Баткин, выделил его ключевое значение для эпохи итальянского Ренессанса: «Varieta» — как изобильное разнообразие бесчисленных вещей, сотворенных Богом, Природой или Человеком.
И это разнообразие — фундаментально характеризовало свою эпоху: каждая вещь занимала в нем свое, уникальное, предусмотренное ей свыше место, являясь своего рода «шедевром». Эта планка достигалась через отрицание существующего: обычного, заурядного, обыденного. Того, что должно быть преодолено и превзойдено.
На преодоление этого — повседневного, заурядного, бытового — и направлялись, по сути, все мои труды и усилия. К материальной стороне жизни я всегда относился достаточно нейтрально — тратить ресурс на посторонние вещи мне было неинтересно. Почти два десятка лет я живу без телевизора, с девяносто восьмого года — категорически отказался от любых компьютерных игрушек.
Духовные поиски все эти годы не оставляли меня: какие-то книги я читал, какую-то музыку – слушал, считая себя, как и все, вполне духовной личностью. Но, это было скорее фоном, дополнением к жизни насыщенной, светской. Работа постоянно генерировала входящий поток людей, событий, отношений. Разнообразие, новые впечатления — представлялись исключительно важными; к этому я стремился, максимально способствуя увеличению интенсивности потока.
Я вел сразу несколько проектов подряд, глубоко интересных мне и компенсирующих мою вовлеченность. Постоянно учился, много читал и что-то старался писать, практически ежедневно занимался спортом, имея платиновую карту самого престижного фитнес-клуба в городе. Я ездил по всей стране, постоянно общаясь с людьми своего социального круга. И в нашем городе имел немало связей с людьми из предпринимательской, научной, творческой среды.
И в жизни моей складывалось все замечательно, трудами, понемножечку, по кирпичикам: новый дом, большая семья, интересная работа, где решения принимались мной. Семинары в учебном центре шли конвейером, практически еженедельно. Штат компании достиг тридцати человек.
Свою работу я любил, отдыхом считал смену разнообразных видов деятельности. Отпуска для меня не существовало как понятия. Не могу представить, как можно куда-то уехать и лежать целый день на пляже. Или ходить, глазеть по сторонам, среди плотной фотографирующей толпы. Практически каждый день я ходил в бассейн и спортзал, зимой – бегал на лыжах. Дни, месяцы, года — были привычно расписаны по минутам. Каждый вечер — подводил итоги дня, подробно расписывал следующий день, готовил документы, прикидывал сценарии планерок и переговоров. В конце недели – делал то же самое, но уже на этот период.
Выпадение из этого круга, паузы в работе — ощущались чрезвычайно болезненно. Работа сама по себе становилась сильнейшим стимулятором и, чем дальше шло дело, тем более сильные дозы эмоций и впечатлений мне требовались. Что получалось в «сухом остатке»? Многие и многие сотни людей; без числа – контактов, встреч, разговоров.
Все это накладывало особый отпечаток на восприятие мира, возникала определенного рода усталость от людей и событий. Коммуникация с существами своего вида — становилась все менее интересна. По друзьям-гостям ходить давно перестал, – выпить, закусить, телевизор, Петросян; слушать, как старый приятель минут под сорок рассказывает про новую тачку, которая «рвет из-под-задницы» — стало жаль времени на бесцельные посиделки, когда на счету каждая минута. Перемены тематики отнюдь не наполняли беседы смыслом. Задавать свои темы – бессмысленно: тебя способны понять только имеющие сходный жизненный опыт. Причем опыт онтологический, а не в смысле, какая тачка лучше и где девчата красивее.
Было множество знакомых иного сорта, из тех, кто стремится к совершенству, читает много, в жизнь стремится воплотить. В свою или чужую. В чужую – гораздо чаще. Тут ситуация была еще более непроста, чем в варианте с телевизором и Петросяном. Тебе рассказывали, как строить семью, воспитывать детей, вести дело, спасать душу. У самих рассказчиков ситуация со всем этим, как правило, была не ахти. Многие ходили по всякого рода тренингам, как обустроить отношения или бизнес. Знакомые пары брали квартиры в кредит, покупали крутые шторы, записывались на курсы по дизайну, фэн-шую или семейной жизни. Детей, как правило, не было – куда там, дел вон сколько!
Один знакомый предприниматель учился постоянно. У нас и в Москве. Чему научился – внедрял в жизнь. Его зам рассказал мне о планерках на 3.00 утра. Звонок в 1.00 от секретаря – девочка тоже на работе, в приемной сидит. Ночь, звезды. Все собрались, повестку дня заслушали, полчаса пообщались – и домой, спать. Укрепление лояльности, выявление тех, кто не с нами. Слабое звено. Скоро вся цепочка из таких звеньев оказалась; яркая и динамичная фирма, претендовавшая на российский масштаб — рассыпалась в порошок. С семьей там тоже не слава Богу дела обстояли. Таких знакомых было немало, хотя каждая из этих личностей была поистине уникальна, вполне заслуживая отдельной истории, а порой и книги.
Общая картина, постепенно складывавшаяся в моем сознании, представляла собой нечто вроде детской песочницы. Середину ее — занимала большая группа несмысленышей, похвалявшаяся тачками, телефонами и прочими цацками. По краям кучковались те, кто эту точку зрения не разделял. Цацки у них были свои и не сказать, что лучше. Совсем в стороне — были те, которым все было не по нраву. Для этих была обустроена своя игровая зона в пределах общего периметра, где были свои книжки и свои штучки. За пределы периметра вылезать особо никто и не стремился, каждому было уютно в своей кучке и в своем уголочке. Те особи, которым было неуютно со всеми, кто был совсем уж против всех, тоже не оказались забыты в заданных пределах.
То, что этот мир ненастоящий, видно было невооруженным глазом. Некая внешняя сила внимательно и заботливо обустроила все пространство, все уголочки и закоулочки, для каждого сообщества или отдельной особи. Все получали извне свои смыслы, установки, неповторимые и отличные от других ценности. Думать — особо никто не пытался, вернее, думали все, но в строго отведенных для этого коридорах, способах, рамках и правилах.
Одной из животрепещущих тем обсуждений в нашем мирке была тема успеха. Книг по бизнесу и психологии прочитал я в то время немало; принцип работы фабрик обустройства смыслов и ценностей, уголочков и закоулочков, поточного производства троянских коней, сверкающих блесен и острых крючков — понемногу начинал проясняться. То, что подавалось как цели, жизнь и успех, ощущалось мной ужасающе ненастоящим, поддельным, привнесенным.
Что поражало меня в книжных историях успеха – в подавляющем большинстве случаев самым интересным оказывался путь к цели: ее достижение приносило с собой пустоту, утраты, смерть. Это касалось всего: политики, бизнеса, творчества. Чтение множества современных мотивирующих книг из разряда «Общество мечты», «Фанки-бизнес», «Построенные навечно» и множества подобных им, также подтверждало мои ощущения. То, что по замыслу авторов должно было внушать восторг, оптимизм и вдохновение – у меня вызывало совершенно обратную реакцию.
За хорошо найденными словами, умело подобранными примерами — скрывался тоталитарный ужас некоей грядущей фантасмагории. Там не было ничего настоящего: тебе предлагался бесконечный набор вариаций в узком, четко заданном коридоре возможностей; там ты становился не целью, а ресурсом, объектом воздействия и наблюдения. Попытка получить реальный опыт из изучения историй успешных людей и компаний — давало заведомо неправильное, искаженное, неполное знание о мире. Из чужого опыта и иных ситуаций нам предлагалось изучать отдельные кусочки и встраивать их в собственную жизнь.
Образ настоящей, подлинной жизни — открывался в маленьких детях, из которых она просто лезла наружу и переливалась через край. Бытие, полнота, свобода. Дети очень многое привнесли в мою жизнь и многому меня научили: мне очень хотелось, чтобы в нашей семье их было много. Дети — самое реальное из того, что может быть на свете. Чем можно дополнить эту реальность, не виртуальную, а самую настоящую? Как начать думать по-настоящему? Как выйти за рамки коридорчиков, закоулочков, общего периметра? Как найти те вопросы, которые помогут отыскать путь к нужным ответам? Про это я много думал, читал и спорил, но положить мысли на бумагу мне все никак не удавалось.
Мне очень везло. Изредка, но постоянно – откуда-то посылались люди, от которых я понемногу, не быстро, учился ставить вопросы, по-другому думать и вести себя. Все чаще я задумывался над тем, чтобы сделать свой собственный учебный курс и впрессовать в него все свои размышления по целям, успеху, выстраиванию траектории и практике действий — тем более, что и свои идеи на это счет имелись, а количество пройденных мной лично мероприятий перевалило в то время за полторы сотни.
Посвятить курс я был намерен очень актуальной, на мой взгляд, теме: выходу из мира поддельных отношений, смыслов и ценностей в мир настоящий; способам жизненного обустройства и ориентации. Что собой представляет настоящий мир – мне еще предстояло долго разбираться. На тот момент, эта тема для меня была практически неподъемна.
Столь же неподъемным начинал становиться со временем и мой образовательный бизнес. Рынок консультационных услуг в ту кризисную пору ноль восьмого года — переживал не лучшие времена, оказавшись, по сути, в руинах: многие прежние партнеры выходили на нас, предлагали особые условия, существенно корректируя цену услуг и сроки оплаты. Но, местный рынок не потянул бы и эти условия. Требовалась полная перекройка всей бизнес модели — стартуя, в который раз, практически с нуля. Можно было проработать варианты перехода на личный консалтинг или онлайн-обучение. Это оставалось востребовано, это имело перспективу.
Но я к этому был не готов. За эти несколько лет я не единожды перекраивал бизнес, тестировал гипотезы, менял старых людей и набирал новых. Пару раз доверенные сотрудники воровали базы, уводили клиентов на сторону, создавали свои, конкурентные компании, сеяли слухи и клевету, находили поводы к судебным тяжбам и вымогали деньги. Попытки построить надежную, крепкую команду по неким западным методикам – разбивались о какие-то, невидимые глазу препоны. Сказать, что я один такой, не могу. Скорее, это было явление, присутствующее повсеместно, примеров чему — наблюдал и слышал немало.
В то время моя душа уже пару лет была в другом, сельском проекте. Потянуть сразу двоих, как и тот Боливар из книжки, я бы точно не смог. Скрепя сердце, налаженный за шесть лет обучающий бизнес пришлось оперативно закрывать. С обжитого офиса в полторы сотни квадратных метров съехали сотрудники; я вывез в гараж целую машину компьютеров, стульев и мебели, коробок с уже ненужной документацией: тяжело было расставаться не только с офисом, но и с укоренившейся за многие годы привычкой к непрерывному обучению.
Но привычка уже, что называется «въелась в кровь». Памятуя, что предмет лучше усваивается, когда ты не сидишь за партой, а вещаешь с кафедры, я решил испытать себя в качестве вузовского преподавателя. Заручившись поддержкой коллег с моей альма-матер — Воронежского архитектурно-строительного университета, мы вынесли вопрос на ректорат.
Рабочие отношения с родным вузом развивались долгие годы; весь вопрос был в том, чтобы из партнера стать сотрудником. Коллеги не раз говорили, что мой практический задел вполне тянет на докторскую, при надлежащей его доработке. Наш ректор — являлся членом рабочей группы при губернаторе по Дивногорскому монастырю, коллеги по факультету — входили в группу по развитию сельских территорий при департаменте экономики: в обеих группах я был застрельщиком и главной движущей силой. Вопрос решился оперативно. Мне согласовали должность доцента и, с осени ноль девятого года, я начал читать курс лекций и вести архитектурное проектирование, курсовое и дипломное.
Первый предмет, на который я был поставлен, носил звучное имя «Основы районной планировки и застройки». Прочитав учебник, написанный серьезным научным коллективом серьезного российского вуза, я испытал чувство не менее серьезного потрясения. Потрясение от того, что существовал сей труд в своей особой реальности, особо не вникавшей в то, что происходит за ее пределами, в реальном мире. В том мире, откуда я пришел в вуз, такие штуки точно бы не прокатили. Ни тренеру, ни предпринимателям не пришлось бы легко, если бы им вдруг вздумалось учудить нечто подобное.
Взятые по отдельности предложения и абзацы, выглядели весьма весомо и убедительно. Попытка сопоставить их в нечто внятное и вывести общий смысл, терпело фиаско уже в рамках одной главы. Попытки сопоставления названия глав с их содержанием – тоже не всегда оказались удачны. Попытаться внятно изложить все, взятое вместе, нормальным русским языком – выглядело явно бессмысленной затеей.
Процента три от содержания книги я таки приспособил для нужд курса. Остальное его пространство заняли беседы о территории, городе, поселенческой структуре и ее взаимосвязи с поведением человека на территории. Важной стороной вопроса стал эффект, который вносила архитектура в эти отношения. И надо сказать, эффект не всегда положительный, особенно в прошедшем, двадцатом столетии.
Мне больше нравилось работать с молодежью не на донесение и усвоение некоей информации, а на отработку качественной обратной связи, быстроты реакции и гибкости мышления. Проблем с этим было немало, поскольку лекции в основном читались именно по таким учебникам и, курсу к четвертому, дело в этом отношении обстояло нерадостное. Услышанное, в лучшем случае, записывалось и пересказывалось, а вот с обсуждением и аргументированными выводами было не в пример сложнее. В профессиональной среде, образ такого ученика исчерпывается емким термином «задница с ручкой».
Со временем, наше, да и не только, кафедральное начальство разрешило мне безвозмездно, безо всяких ставок, работать со студентами различных курсов, а впоследствии – и факультетов: натаскивать их на новые темы и тренировать полезные навыки. Идея была такая — студентам даются интересные темы; под моим руководством они эти темы прорабатывают; параллельно я передаю им опыт — учу проектному управлению, тайм-менеджменту, командной работе, технике подачи презентаций и публичных выступлений. На выходе – получаются проекты, на которые можно получить грант, при хорошем раскладе, либо просто поставить галочку в вузовскую отчетность.
Студенты — тоже проявили немалый интерес к возможности создать личное портфолио и научиться чему-либо дельному. Довольно скоро сколотилось несколько групп; мы стали определяться с проектами и порядком работы, благо наработки подо все имелись. В итоге, из наших экспериментов по развитию среды обитания — вырос большой проект «Урбонавтика», из наработок по развитию малоэтажного жилья – инновационный проект «Хабитек».
Надо честно признать, что затеянные нами эксперименты, несмотря на известную долю лояльности со стороны вузовского и кафедрального руководства, оказались в определенном диссонансе принятым на факультете правилам и практикам. Я и сам ощущал себя на кафедре в безмятежной обстановке затухающей советской эпохи конца восьмидесятых, где «…не было, нет и не будет Сараева, и где они эти мазурские топи?».
Преподавательская среда существенно отличалась от привычной мне среды предпринимательской. В обыденном сознании — четко разнесено их положение в системе координат, где на осях выстроены познание и невежество, духовность и бездуховность. По факту моего восприятия, это положение было сильно скорректировано.
Большинство обитателей деловой сферы постоянно вылезало за рамки своих рабочих интересов: читало книги, посещало семинары, обсуждало, спорило, старалось доказать и отстоять. Все это поддавалось очень простому объяснению, что в бизнесе выжить очень непросто: учет множеству факторов вести приходится беспрестанно, какой из них сыграет на сей раз — предсказать нельзя. Духовной сферой интересовались практически все мои знакомые предприниматели, даже откровенные атеисты.
В спокойной обстановке кафедры, факторы из другого мира в расчет принимались мало — среда здесь была особая: чаи за шкафчиком, беседы, мнения, альянсы, игры в «свои»-«чужие», набирание очков в некоей, малопонятной постороннему миру игре, скорее виртуального толка. Годами писались статьи, в большинстве своем интересные мало кому-либо, включая ближайших коллег; статьи публиковались в сборниках, никем не читаемых; достигались уровни, мало что значившие в мире «за стеной», по категориям «гамбургского счета».
Духовная тема была, де-факто, под негласным запретом — при том, что духовными личностями полагали себя практически все, по определению; странным образом, этот вид духовности почти всегда сочетался с самодостаточностью. За много лет, ни разу не приходилось слышать, чтобы эта тема кем-то серьезно обсуждалась. Были отдельные разговоры об опыте медитаций по Кастанеде; о нечастых посещениях храма, частота и порядок которых — определялись строго по наитию души и велению сердца, никак иначе; общий же знаменатель был таков — вера в душе присутствует, но это сугубо личное дело каждого, а не предмет досужих разговоров. К моим постоянным размышлениям о подлинном и искусственном в нашей жизни, обживание в новой среде привнесло немало полезных наблюдений и, оказалось в целом очень полезным.
В ту пору, практически одновременно, ворвались в мою жизнь три новые темы, переключившие мой преподавательский ранг в ученический статус. Первой вошла в мою жизнь Духовная академия у Троицы, внезапно и своевременно, как раз на переломе событий. В то время, в стенах нашего вуза, я ставил на ноги новый инновационный проект, вкладывая в него все силы и душу. Как раз в это время, пути Господни и привели меня в Лавру, для участия в серьезной научной конференции.
Во многих монастырях России бывать мне доводилось, а вот здесь оказался я впервые, да еще в такое красивое время — в разгар золотой осени. Незадолго до того, Сергиев Посад отпраздновал семисотлетний юбилей. И город и Лавра выглядели буквально с иголочки. На конференции мы узнали о возможности заочной учебы на Высших богословских курсах при Московской духовной академии. Это значило, по сути, получить очередное высшее образование в сфере теологии и педагогики, с полноценным государственным дипломом.
Очень важным было то, что проживание и учеба предусматривались в стенах самой Лавры. Плюс к этому, возможность оказаться на три с половиной года в обществе людей, сродных тебе по духу. Несмотря на более чем полную занятость вузовскими, предпринимательскими и семейными делами, сомнений я не испытывал — учиться надо! Заполнил заявление, приложил документы и морально настроился на первую сессию. Значимо, что именно с нее начался для меня новый, две тысячи пятнадцатый год.
Приехали мы под Рождество, уехали — на Крещение. График занятий — плотнейший: в пять утра вставали на службу к преподобному Сергию, спать ложились ближе к полуночи. Все время было заполнено учебой, а вечера были насыщены встречами с интересными людьми. Да и сама группа наша подобралась достаточно интересная.
Надо откровенно признать, что, как и бывает обычно в делах духовного свойства, поступление в Лавру оказалось сопряжено с множеством неустройств и искушений, начиная с момента подготовки документов. Приезд, обустройство, оформление — дались тоже непросто. Постоянно лезли в голову мысли, зачем я впрягаюсь во всю эту кутерьму и бестолковщину.
Наконец, вроде подал, доехал, оформился. Размещают нас в старинном здании Духовной семинарии, прямо у стен Лавры. Обустроены мы были в бывших учебных классах на третьем этаже: кровати в два уровня, удобства — обнаружились в подвале. С учетом пятиметровой высоты этажа — утренние походы вниз заменяли собой полноценную пробежку. Душ – один на всех.
Разместились, отслужили молебен на начало учебы и пошли занятия, по семь пар каждый день. Это – двенадцать часов подряд с краткими перерывами между занятиями и на обед. В следующие сессии, нашу учебу подсократили до шести пар в день, но нагрузка все равно ощущалась. После занятий – встречи с людьми, способными рассказать нам нечто стоящее о духовной жизни. И вот так – по десять дней кряду на восемь сессий. Всего три с половиной года, прямо как в видении пророка Даниила о последних днях.
Занятия — сразу отмели все проблемы и неустройства, разогнали все тучи на моем небосклоне. Впечатление было ярчайшим, все оказалось просто необыкновенно: и по тому, что тебе говорилось, и по подаче материала, и по тому, что с тобой все это время происходило. Ощущение было сходно с тем, когда я первый раз взял в руки Библию и насытиться не мог чтением.
Обычные вроде предметы — церковнославянский язык, церковное пение, философия, ветхий и новый заветы, риторика, догматика, апологетика – воспринимались, буквально как откровение. Неустройства из жизни не уходили, просто отношение к ним изменилось. Десять дней, по их полноте и насыщенности, вполне могли сойти за полугодие, даже с учетом моей всегдашней привычки к всеобщей перенасыщенности.
На второй, летней сессии, жить нас разместили в аркаде северной крепостной стены, отражавшей некогда вражеские нападения. Ну, нам тоже к этому не привыкать — «…И вечный бой! Покой нам только снится. Сквозь кровь и пыль…». Но кровь и пыль вскоре ждали меня в другом месте. А настоящее – пока что еще дышало тишиной и покоем.
Параллельно учебе в Лавре я подвергался другому, не менее серьезному обучению. В плане организации там все было идеально, более того – за участие нам были заплачены очень серьезные деньги. Наш инновационный проект вошел в число финалистов конкурса Фонда развития интернет-инициатив – очень значимой российской организации, занимавшейся инвестированием в интернет-технологии и курировавшейся непосредственно Президентом страны. От Фонда мы получили инвестиции и право трехмесячной очной учебы в корпоративном бизнес-акселераторе.
Сентябрь в московском офисе предстал полной противоположностью тихой благодати Лавры в июле. Сам офис — был огромен, занимая пару тысяч квадратных метров, наверное, весь седьмой этаж престижного офисного центра Сильвер – сити на Серебрянической набережной. Вся наша команда финалистов размещалась в одном большом, хорошо оборудованном зале, метров на пятьсот общей площади. На каждую команду полагалась пара столов, компьютеры у всех были свои. Имелось там все пригодное для жизни — кухня-столовая, спальные боксы, кабины для телефонных переговоров, туалет, душ, помыть, постираться.
Происходящее с нами, очень напоминало сюжет фильма про голодные игры. Те же две дюжины участников, то же понимание, что к финалу останутся далеко не все. Если один-два — и то неплохо. В таком бизнесе смертность очень высока. Церемоний с нами не было. Сразу поступила вводная, что, если какой проект умирает — пусть умрет сразу, не мучаясь долго – содействие в этом будет оказано. На каждую неделю нам давали реперные точки, достичь которых мы были обязаны. Работать приходилось до двух-трех ночи. Иногда я ложился спать на полу, в офисе, под столом, отодвинув в сторону кресла. Все вечера были заполнены учебными программами, выходные — тоже были рабочими. Каждую неделю мы были обязаны выдвинуть и протестировать очередные гипотезы.
Четко фиксировалось — каким темпом и куда кто движется; со второй недели — нас разнесли по категориям. Отстающих — очень жестко третировали; передовикам — не давали расслабиться. Наш онлайн-планировщик выделился сразу на общем фоне. Продукта с такой технологической претензией не было ни у кого. Что было: сервисы для юристов, риэлтеров, банков, служб стирки белья, доставки ужина, продажи машин и много всего по мелочи.
Из очень многого, что пришлось увидеть и пережить за время акселерации, запомнилась мне одна игрушка виртуальной реальности, из офиса компании Microsoft на Крылатских холмах. Сюжет вроде Матрицы, но наоборот: красивая и сильная команда киборгов, все молодые, но разного пола и цвета — подавляет бунт, где-то на Камчатке. А кто бунтовщики? Некие «Предтечи», видимо безнадежно отставшие в борьбе за выживание с новыми хозяевами жизни. Ход игры не оставлял сомнений, на чьей стороне стоит участвовать, да и вообще, быть.
Через пару недель роли героев предложили и нашей команде — в виде участия в интернет реалити-шоу. В нем три проекта-лидера должны были продвигаться бок о бок, под пристальным взором ведущих, со всеми нюансами и проблемами их развития. На вершине, как положено, оставался кто-то один. Проблем же, у всех участников было немало.
Вообще, без проблем бизнеса не бывает, тем более — инновационного, где все как в тумане, неопределенно и неустойчиво, что, собственно, и является одной из фундаментальных характеристик подлинного процесса развития. Иной вариант, столь любезный нашему сердцу, где все налажено и выстроено, подходит скорее, под категорию «функционирования», не имея с развитием ничего общего. Удержаться на той карусели нам не удалось, причиной чему явилось скорее внутреннее перенапряжение в команде, нежели внешние воздействия или проблемы с рынком или продуктом.
К третьей, зимней сессии в Лавре, после ада московского офиса, мой взгляд на учебу претерпел определенные изменения. Ярчайшие ощущения интеллектуального полета — сменил повседневный труд шахтера, вгрызающегося глубоко в самую толщу породы. Чувствовал я себя буквально как пожилой человек, «как негр преклонных годов», взявший впервые в руки букварь с простыми словами о самом главном; доходило все непросто, с трудом, понемногу. Насущный хлеб заменил смакование кулинарных изысков. Осталось самое простое – перевести понимание в бытие.
Третья учебная тема родилась в стенах онкологической больницы, где мы очутились вместе с сыночком, Владиславом. Больница – всегда особый мир: онкология – особый втройне. Адаптация к новой фазе жизни оказалась весьма болезненной: было ощущение, что от тебя буквально отрезают прошлую жизнь, все выстроенные планы и ожидания; что ты опять находишься на точке «ноль», и тебе нужно опять начинать все сначала.
Получилось у меня, почти как у героя чеховского рассказа «Пари» — там человек по собственному выбору оказался в закрытом пространстве на многие годы. Начал читать с детективов, за четверть века — до Библии дошел. Ну, а я с этого сразу начал. Обнаружил в храме и молельне много всего интересного – священное Писание, толкования, кипу православных журналов, русскую классику. Первый цикл сыновней химиотерапии, не считая обычных больничных забот, прошел в запойном чтении и набросках по дипломной работе для Духовной Академии.
Достаточно быстро, от простого проглатывания информации, я перешел к систематическим занятиям, обнаружив и опробовав ряд интернет курсов. Выбрал, определился; теперь занимаюсь английским, изучаю основы построения сайтов и интернет-коммуникаций. Научиться самостоятельной работе в интернете собирался давно. Общение с программистами — задача не из легких: надо постоянно что-то объяснять; ежедневно что-то менять — версии, дизайны, настройки; отдавать деньги за каждое движение носителя священного ритуала. Многие сотни тысяч рублей когда-то были потрачены мной на все эти задачи.
Теперь я взялся сам за освоение абсолютно нового для себя дела в сети интернет. В работе – несколько сайтов — один про нашу семейное сельское бытие. Второй — мой личный сайт: логическое структурирование жизненного опыта и исследовательских наработок. Третий сайт — под будущую книгу, в которой надеюсь до конца этого года переварить и сплавить воедино все мои отрывочные мысли и записи. Четвертый – под учебный курс, над которым я давно пытаюсь работать. За рамками чтения, письма и учебы, со мной остается глубоко выстраданное понимание, что я не один и здесь и там; что есть люди и силы, для которых я не лишний в этом, настоящем мире.
С таким пониманием и жизнь начинает складываться по-другому: постоянно чередуемые больничные боксы стали казаться очередным рабочим кабинетом. Набегавшие волны отчаяния — сменились приливом энергии для системной, постоянной, практически круглосуточной работы. Дел и задач предвидится еще немало. Ровно тридцать лет назад, летом 1987 года, я уволился из Советской Армии – считаю это время за первую половину жизни, когда еще ничего толком сделать не успел (не считая детей, конечно!): лишь только что-то попробовать и что-то понять. Впереди — очередные три десятка лет, для настоящего дела – конечно, если Господь сподобит.
Ну, а настоящее знание, — как мне довелось убедиться за эти тридцать лет — можно обрести только из личного, опытного взаимодействия с реальным миром. Обрести скорее методом отрицания, апофатически, как в геометрии: последовательным задаванием вопросов, которые надо еще суметь сформулировать. А, получаемые примеры из жизни – можно воспринять или не воспринять; следовать за ними или не следовать; встраивать или нет в решение собственных задач.