Про то, как деревня манит к себе городского жителя, писали многие. У Шукшина хорошо это получалось. Действительно, в конце XIX века девять десятых населения государства Российского жило в деревне. У моего прадедушки было три каменных дома в Вологде, при этом имелось и поместье за городом. После революции — семейство переместилось в небольшой домик, бабушка воспитывала восьмерых детишек, дедушка – учительствовал в местной деревенской школе.
Когда мне довелось гостевать на Вологодчине у бабушки, в мои ранние детские годы, следов былого семейного благосостояния, понятно, уже не осталось. Остались впечатления: огромные срубы-пятистенки, повети-сеновалы-горницы; смешанные запахи, каких я нигде больше не встречал, но, — сам не знаю каким образом, — иногда отчетливо вспоминаю. Конский навоз, прелая солома, бабушкины пирожки с яйцом и луком. Затрудняюсь что-то сказать, но осознаю, что все эти впечатления из раннего детства оказались чрезвычайно значимы в становлении моего восприятия мира, да и всего жизненного пути.
Впоследствии, жизнь заводила во многие места, сводила с разными людьми, вовлекала в различные события: в России и за границей. Многое нравилось, многое располагало, все — четко делилось на две простые категории: свое-чужое; настоящее – ненастоящее. Когда мне стукнуло слегка за сорок, деревня вновь появилась в моей жизни — и больше уже не отпускала.
Попал я туда волею случая – частенько со мной такое случается. Готовили программу одной из миссионерских поездок по нашей области: вузы, школы, интернаты, военные училища, тюрьмы, колонии. В процессе работы наш миссионер – кинорежиссер из Москвы, — вспомнил, что есть него знакомый батюшка. В селе служит, как бы еще к нему заехать, навестить, а заодно и в школе выступить. Нашли мы то село, в восьмидесяти километрах от города. И батюшке в радость - предложил нам заодно еще и дворец культуры в райцентре сорганизовать. Раз такое дело — стали мы еще и с райцентром договариваться.
Договорились, встретили режиссера, провезли с выступлениями по Воронежу, день на третий — и до райцентра добрались. Приехали — клуб полон, человек на триста. Сам глава района встречает, с замами. Слово сказал, нас представил. Ну а мы — дальше по накатанной: кино, комментарии, вопросы-ответы. Закончилось, нас в местный ресторан везут, там — столы накрыты. В солянке мяса больше, чем жидкости. Батюшка говорит, – я два года от мяса воздерживаюсь, но – благословляю!
Откушали, в село едем. До села сорок километров, уже темно, въезжаем – огоньки кое-где горят, домики мелкие, темнота кругом. Январь, сугробы кругом. Глушь несусветная, как люди живут? Разместить нас батюшка договорился со знакомыми, обещались еще и баньку справить.
А вот и знакомые, а вот и банька, подходит уже. Попарились, чаек попили, осмотрелись. Семья из городских, с севера. Четверо детей, все девочки. Сил на разговоры уже нет, завалились спать – работа завтра. Утром глазки продрали – благодать! Зима, мороз, солнце глаз слепит.
С утра осмотрелись, позавтракали, погуляли кругом – пора в школу. Село – не город, тут свои правила. Везде провели, все показали, – вот музей, вот библиотека, вот книжки всякие про веру. До вас тоже люди приезжали, про веру говорили. Вежливые люди, культурные. И книжек про Христа разноцветных много оставили, вот себе взять можете, у нас их много. С запасом дали, спасибо им.
— А детки у нас на балалайках играют, ансамбль, сейчас услышите. А вот тут куклы – есть и такой кружок, на конкурсы даже возим. Выступили, показали, ответили. От книжек разноцветных мы отказались. Пора домой, пока не стемнело. Простились с батюшкой и хозяевами, договорились дружить. Вот с этой истории и началось много дел на ближайшие лет десять.
Вернулся домой, рассказал про то село супруге. — Глушь, — говорю, — несусветная, как люди живут, непонятно. Но место красивое, давай на Пасху съездим? Пасха в том году была ранняя, на восьмое апреля, как раз перед днем рождения Владика. — Заодно и это отметим!
Приезжаем на Пасху в село. Все выметено, выбелено, мусора нигде нет, травка повсюду пробивается. Хорошо-то как! Зимой — глаз выколи, впотьмах пробирались, через сугробы. Вот и хозяева, и стол накрыт, и по окрестностям погуляли. Все хорошо!
Более внятно ознакомились с бытом гостеприимной семьи. Четверо девочек, учатся дома. В школе раз в четверть покажутся, сдадут на пятерки экзамены и снова к делам домашним. А последних немало — лошадки свои, хозяйство, папа с мамой мультипликационную студию затеяли, из пластилина. Начали с малого, дальше стало получаться. Я посмотрел — впечатлился, отчасти – позавидовал спокойной, размеренной жизни.
Домой возвращались в раздумьях, За пару месяцев эти раздумья отложились в твердое желание обосноваться в деревне, посвящать больше времени делам семейным. Желание было во многом выстраданным. Жизнь в частном доме, на природе, разительно отличалась от жизни в городе. Утренние обливания водой на траве, крошечный огородик, цветничок, газончик, собачка такая небольшая — алабай, по кличке Кира. Детей эти собачки очень любят, поэтому и завели.
А участочек — восемь соток всего, — не размахнешься! Кругом – недострой, блоки фундаментные, коробки, котлованы. Рабочие на своем языке переговариваются, куда что подать и кому куда идти. Дороги — везде грунт. Ямку подсыпешь, щебнем раскатаешь — завтра очередной КАМАЗ проедет с плитами и опять, бездорожье. Идешь с собачкой гулять – пробираешься промеж луж, строительного мусора и грязи. А в деревне – все ухожено: травка-муравка, кошечки-курочки.
К лету – приехали еще раз. На этот раз, основательно проехались по селу и окрестностям, присмотрелись к домам, людям, селу. Село немаленькое — под две тысячи совсем недавно было и, как и везде, каждый год уменьшается. Домов пустых не то, чтобы много — то тут, то там, есть к чему присмотреться. Мы присмотрелись, приценились, выбрали место на окраине села — Осиновка называется. Одна улица, домики по сторонам, асфальт очень неплохой. Как мне сказали, когда асфальт клали, бригадир как раз с этой улицы был — налево ничего не ушло, все легло в дорогу.
Место – в естественной природной чаше. С северо-запада – высокие холмы полукругом, с юга – ольховый лес и река Девица, с востока — заброшенный яблоневый сад. По гребню холмов — посадки дубов и акаций, заброшенный святой источник и храм Николы Угодника. В войну тут серьезное наступление шло, от села пустое место осталось, а вот храм — сохранился.
Домой вернулся, по привычке – серьезный маркетинг устроил. Проверить свои впечатления. Стал собирать данные по Воронежской области – климат, достопримечательности, ландшафт, почвы, культура. Поговорил со специалистами из разных местных университетов, много интересного выяснил. Узнал, что есть такая ось Воейкова и что она как раз через наши места проходит.
Воейков — видный русский ученый-климатолог еще девятнадцатого века. Вот он и установил наличие этой оси — «водораздела» между южными и северными ветрами. По словам Воейкова, «...по этой оси находятся самые комфортные места для проживания, не требующие акклиматизации». Что ты с севера сюда приехал, что с юга — все тебе комфортно.
Узнал я, что как раз в наших местах проходит граница степи и лесостепи; еще — здесь сошлись воедино три географические зоны: Среднерусская возвышенность, Окско-Донское плоскогорье и Калачская низменность. Каждой из этих зон сопутствуют свои особенности — флора, фауна, ландшафт. А стыки — всегда создают нечто неповторимое, чего там и оказалось в избытке. Издревле эти места именовались «Царевой лукой» за причудливые и разнообразные излучины среднего течения реки Дон, от села Сторожевое до Свято-Успенского Дивногорского монастыря.
Присмотревшись к гугл-картам, я обнаружил, что излучины на снимке из космоса отчетливо складывались в человеческий профиль со всеми его чертами. Были даже глаз и ухо! Место было изобильно во всем. За обилие взращенных местностью талантов российского масштаба – художников, писателей, ученых, уездный город Острогожск, нынешний райцентр, еще полтора века назад был прозван «Воронежскими Афинами». Отсюда вышли Маршак, Крамской, Троепольский.
С прежних времен сохранилось множество достопримечательностей, виденных мною лично: реликтовый бор меловой сосны эпохи неолита в урочище Мордва, древний лабиринт из камней на хуторе Мостище, пещеры, меловые скалы, неолитические земляные валы хутора Аверино, многокилометровая булыжная мостовая петровской эпохи в пойменном лугу у реки Девица, недалеко от села Коротояк, где находилась одна из петровских судоверфей. Камни в этой мостовой не лежали на земле, а укладывались вертикально — сам проверял в свое время!
Результаты маркетинга меня удовлетворили. Чувства были проверены разумом — оказалось, сердце не обмануло. Еще несколько месяцев проверки чувств и эмоций — были выбраны несколько прилегающих друг к другу участков, ударили по рукам, начали оформлять документы.
Недвижимость стоила не то, что бы дорого – двадцать-тридцать-сорок тысяч рублей за домик разной степени изношенности с участком на полгектара с сараями, погребами из меловых блоков. В домике, как правило, дровяная печка. Кое-где даже газ был внутри, либо проходил рядом, по улице. Дома были неплохие — вполне можно было сразу заселяться.
Нужно сказать, привлекала меня не только детская ностальгия по бабушкиной вологодской деревне. Многое вокруг меня вызывало откровенное опасение. Рынок был явно перегрет. Я это чувствовал, общаясь с большим числом предпринимателей, и не только в Воронеже, но и со всей страны.
Строили везде и повсюду. Кредиты брали строители, кредиты брали покупатели недвижимости, банки сами кредитовались за рубежом. В кредитах были все знакомые предприниматели: чуть ли не у каждого третьего было в фантазиях построить свой отель или бизнес-центр. Без финансового рычага — конкуренты вмиг обойдут. И в банках нам говорили же самое, предлагая очередное перекредитование.
Сколько лет продлится этот бурный рост и чем он может закончиться, хорошо показывал пример «ревущих» американских двадцатых годов. Оказаться в тех ситуациях, про которые мне рассказывали эксперты из Кливленда и Чикаго, никак не хотелось.
С этой точки зрения, экспансия в сельскую местность имела ряд простых объяснений – дом с печкой, дров кругом немерено, сад-огород, погреба с продуктами. Вода своя – колодец или скважина. Всегда отсидеться можно, если что случится, на крайний случай. Но это на крайний случай. Основной мотивацией, все-таки, были не опасения и не мечты о даче-огороде, а желание создать перспективный проект, полностью переварить и переосвоить множество моих мыслей прошлых лет. В этот проект я был намерен вложить весь свой опыт и ресурсы.
Идей и фантазий было много, поэтому понадобилось время, чтобы разложить их по полочкам. Во-первых, детки появлялись и подрастали, хотелось еще. Тема их воспитания и образования была животрепещущей. В ту пору уже начали писать о домашнем образовании и законодательство эту возможность предоставляло.
Погуглив по интернету, уже в то время я обнаружил неплохие курсы для детей на самые разные темы. Памятуя свое школьное детство, я был уверен, что тот же английский мы способны освоить за одно лето. Центральной идеей в этом проекте для меня стал центр детского образования, совмещающий онлайн и оффлайн проекты. Образ этого центра все время витал в моей голове, обрастая все новыми деталями и постепенно воплощаясь в архитектурных набросках.
Следующей идеей стала ассоциация экотуризма, идею которой я почерпнул еще со времен зарубежных стажировок. Мои заботливые попечители, наполняя мой мозг разнообразными сведениями, не обходили вниманием и ситуацию с сельскими территориями. На тот момент девелопмент и образовательный бизнес были основной темой моих интересов; до поры до времени все, связанное с селом, оставалось на заднем плане. А тут оно внезапно вылезло наружу. Я понимал, сколько сил может понадобится на все мои затеи и что один я все это никак не вынесу. Нужны разнообразные партнеры.
Каркасом ассоциации виделись реконструированные сельские домики, разбросанные в живописных местах в непосредственной близости от центрального комплекса. В его составе я видел центр семейного отдыха и детских образовательных программ, миниферму, оздоровительный центр, разнообразные мастерские, где детки совместно с родителями могут что-то делать своими руками. Под это уже сейчас нужно было прокладывать туристические маршруты, обустраивать гостевые домики, запускать пилотные проекты для детей, делать брэнд территории и множество других вещей. По многолетней привычке я создал отдельную папку в своем компьютере и начал систематизировать и собирать все, имеющее отношение к этой теме.
Летом ноль седьмого года оформили зеленки и первым делом стали приводить в порядок участки и домики. Территория была густо покрыта разнообразными зарослями, среди которых нужно было еще выделить полезные нам. Освободив участки от зарослей и мусора, мы ахнули: такой красивый вид на лес нам открылся.
Архитектурные идеи оформлялись в проект: вскоре, на расчищенной территории, мы стали готовить площадку под фундамент главного здания. Оно планировалось не маленьким – порядка полутысячи квадратных метров. Таких домов в селе никогда не строилось — по селу поползли разнообразные слухи о сектантах с Америки, строящих храм.
Работы было много, гастарбайтеров мы принципиально решили не нанимать, а для работы привлечь местные кадры. Кадров спервоначалу оказалось не густо. В селе уже давно никто не верил, что деньги за работу вообще можно получить; либо пили так, что нанимать можно было только для самых примитивных работ. Набрали небольшую бригаду, деньги платили каждый вечер по окончании работ — иначе было нельзя. После выплат, кто-то пропадал на некое время; кто-то, видя, что здесь платят деньги, появлялся.
На роль начальника стройки пригласил я своего нового знакомого, приютившего нашу миссионерскую группу по время зимней поездки. Высокий, худой и долговязый, чем-то похожий на Пьера Ришара с его обаятельной и слегка виноватой улыбкой, Анатолий перебрался в эти края с архангельской области со всей семьей, лет за десять до этих событий. Мы сразу нашли общие темы и подружились семьями.
В друзьях у Анатолия было несколько семей, приезжих, как и он сам, в основном с Севера, с Архангельской области. Переселенцы были непьющие, многие, к тому же еще и вегетарианцы. Про совесть, веру и душу поговорить любили, к религии — относились с пониманием, но настороженно, считая эту тему сугубо личным делом отдельно взятой персоны.
К религии православной – относились особенно настороженно, подвергая сомнению актуальность самого института церкви. В почете были антропософия и теософия, книги Рерихов и религии бахаи. Читал я в свое время много разного, но от такой литературы Господь миловал. Открыть-пролистать – доводилось, но совершенно невообразимый язык, на русский мало похожий, делал процесс чтения невозможным.
Людей к тому времени я видывал самых разных, различие в идеологических платформах на тот момент меня не смутило, семейным и рабочим отношениям – не помешало. Обязанности Анатолия скоро вышли за пределы строительных работ – они с женой взялись помогать нам в оформлении документов и переговорах с местным населением, предоставляя заодно ночлег и питание, пока мы сами не обзавелись обустроенным жильем в деревне. За эти хлопоты и старания, на двоих зарплату установил им неплохую – более тысячи долларов в месяц по тогдашнему курсу.
Переезд с Севера для семьи Анатолия был делом, давно выстраданным: домик их стоял прямо на трассе, по которой шли нескончаемые потоки фур-длинномеров; домик был целиком деревянный, старый, готовый вспыхнуть в любой момент, как мнилось молодой семье. Домик продали; все небольшое имущество, включая трех дочурок, было погружено в объемистую утробу старой «Газели»; так и отправилось семейство в путь, искать, на что Господь укажет.
Неведомый путь Господень привел их в село Урыв-Покровка, где одинокая бабуля незадорого сторговала старенькую, обветшалую хибарку ровно у подножия холма, на котором возвышался действующий храм Николы-угодника.
Работы в селе не было ни для кого, особенно для приезжих. Да и местным, за нечастые строительные работы было заведено платить жалованье исключительно в жидком виде, натурой, по окончании очередной рабочей смены. Стоимость работы обычно сразу оговаривалась количеством ящиков и мерой выдачи продукта.
Анатолий попробовал было заманить местных просмотром заграничных фильмов; с этой целью он прикупил проектор с компьютером, а также небольшой домишко в самом центре села, в паре шагов от местного магазина. Бизнес долго не продержался, но уж как-то мои знакомые перебивались, ведя при этом понемногу стройку собственного дома рядом с хибаркой.
С землей наши знакомые особо не возились, отдавая предпочтение разным хозяйственным делам, стройкам-пристройкам; в сарае – обитала лошадка, в уход за которой девочки вкладывали почти всю свою душу. Другие части девичьих душ — направлялись на занятия творчеством – лепку и рисование. На фоне быта и отношений множества благополучных семей в нашем городе, это был весьма наглядный пример, как при минимуме затрат достойно организовать жизнь большой семьи.
В гости друг к другу ходили часто, да и хозяйственные заботы заставляли относиться друг к другу с вниманием. Вообще, темы общинности, духовности, простоты и добрососедства были, наверное, общим знаменателем. Таким же знаменателем была и тема экологических поселений, вызывавшая у всех восторженное неравнодушие. В первом приближении, и мою душу это затронуло – замечательно, когда собираются единомышленники, объединенные общей идеей – возродить русское село!
Уделил и я время той теме: посмотрел, почитал, съездил. Полистал «Звенящие кедры» Владимир Мегрэ – поистине, Евангелие этого круга. Гектар земли, дети, лошади, хороводы. Община. Простые и доступные идеи, способные найти свое место в голове, даже особо мыслями не обремененной. За этой простотой заметно проглядывали некие шоры, своего рода коридор восприятия, за пределы которого большинству адептов выглядывать было некомфортно. Немудрящая простота, зачастую скрытая за мудреными формулами и теориями, объединяла все попытки экологического жизнеустройства.
Средний дореволюционный крепкий мужик, по словам академика Ивана Забелина, видного исследователя русской старины, владел десятком тысяч хозяйственных навыков. Имел он семью поболе дюжины народу, средний участок составлял более шести гектар в центральной России и до девяноста – на бескрайних сибирских просторах.
Ныне, в местах, где не было и в помине ни работы, ни коммуникаций, ни перспектив, собирались на века обустроить родовые гнезда семьи интеллигентов из нескольких человек. Гвозди, в лучшем случае, знакомые мне интеллигенты забивать умели, с навыками строительства или хозяйствования — дело уже обстояло похуже.
Тем не менее, мечта поманила многих. Из множества попыток, осуществленных в России, получилось, в «сухом остатке» не более двух десятков, в которых жизнь продолжала скорее теплиться, нежели «бить ключом». Среднее количество народу в каждом экологическом поселении — обычно не превышало этой же цифры; конечно, если не брать в расчет духовной агломерации, обустроенной Виссарионом под Минусинском – там счет шел на тысячи. Проблемы внутри поселений были примерно схожи: обстановку в них вполне передает цитата Ричарда Олдингтона почти вековой давности:
«– Опрощенцы?.. Ах да… там была такая компания, они бежали от ужасов века машин… ну, знаете, обычная публика, артистические натуры, поклонники Рескина и Уильяма Морриса… – Ручные ткацкие станки, вегетарианство, длинные платья с вышивкой и брюки из шерсти домашней выделки с Гебридских островов? … Предполагалось, что они будут жить очень просто, часть дня заниматься физическим трудом, а остальное время – искусством, разными ремеслами и литературой…. – И чем все это кончилось? – Да что ж, те, у кого не было средств, стали очень нуждаться и все время занимали деньги у двух или трех состоятельных членов общины. Произведения искусств и ремесел не находили покупателей, земля почти ничего не давала. Потом как-то так вышло, что община разбилась на группы, пошли вражда, скандалы, сплетни, каждая клика уверяла, что другие своим эгоизмом губят все дело. Потом жена одного богатого члена общины сбежала с другим опрощенцем, и остальные богатые страшно возмутились и тоже уехали, и община распалась. Вся деревня радовалась, когда эти опрощенцы уехали…».
В нашем случае, отношения переселенцев с местными складывались исподволь, непросто: определенная дистанция ощущалась. Особость вновь прибывших проявлялась во многом. В одном соседствующем с Анатолием семействе было принято выгуливать детишек по улице полностью голенькими: «чтобы кожа дышала».
Старшей девочке из числа выгуливаемых было в то время около девяти лет, свидетелем этому я оказался сам. Это изрядно меня смутило, хотя виду я не показывал, желая обойти тему стороной. Как относились к этому местные – мне неведомо, знаю, что в селах обычно не принято выходить на улицу даже в исподнем.
Девочки из семьи Анатолия в местную школу не ходили: они учились дома и занимались творчеством. Их мир был поистине прекрасен, как в советском фильме «Бэмби»: волшебный, идеальный и ненастоящий. Точнее, это была своя, чудесная реальность, с принцами и единорогами.
Огромной заслугой родителей стало включение детей в профессиональный мир творчества: домашняя детская мультстудия, сделавшая первые свои опыты буквально «на коленке», через несколько лет успешно вышла на уровень международных конкурсов и мастер-классов. Моих мальчиков лепка тоже захватила; помню первые их опыты – крошечные косточки для собачек из пластилина.
Сюжеты у девочек были не в пример серьезнее, меня они восхищали, особенно один из них, про рыцаря и дракона. В этом сюжете огнедышащий дракон убивал рыцаря в поединке; далее, юная девушка, протянув дракону некий плод, завладевала его душой и уводила, надевши поводок на шею. Милый сюжет.
Неожиданную его трактовку преподнес маститый кинорежиссер и писатель из Питера, гостивший у нас в эти дни: – обычно во всех эпосах девушку приносят в жертву дракону, а рыцарь избавляет ее от смерти. А тут – случилось обратное! Вы не боитесь, что ваша дочь разыграет этот сюжет и в жизни, сделав выбор между рыцарем и драконом?
Вопрос повис в воздухе, тему мы благополучно замяли, но проблема в моей голове витает до сих пор. Насколько небезобидно воспитание детей в идеальном пространстве и в идеальных отношениях? Избавит ли это детей от их внутренних драконов?
Жизнь моя в то лето разрывалась между городом и деревней: несколько раз в неделю я ездил в село, привозя стройматериал и очередные транши зарплаты. Только успел построить наш дом в Тенистом год назад, а тут и новая стройка вовсю завертелась.
Вскоре нам удалось сколотить костяк бригады и приступить к более ответственным работам. Зарплату в это время мы уже начали выдавать в конце каждой недели, чтобы не морочить голову ежедневными ведомостями. Одна группа рабочих занималась починкой кровель, другая — обустройством площадки под фундамент большого дома. Длились строительные работы гораздо дольше изначально запланированного. Трудились, в основном, у нас люди семейные — сады, огороды, хозяйство.
Дело шло своим ходом: рубили заросли, в домах белили-красили. Приценивались и торговали новые участки. Вовсю ковалась мифология проекта — я еще не представлял, в какие дебри забираюсь. После долгих размышлений, проект решили назвать «Лукодонье».
Вариантов было много, одновременно думали и над словом и над изображением, а тут четко сложилось — лук, стрела, излучина Дона. Стали историю придумывать. Решили сделать географические карты под старину, под различные эпохи — допетровскую, восемнадцатый и девятнадцатый века. Собрали множество местных легенд, наша художница Юлия чудесных рисунков наделала для сайта.
Девушка Юлия очень была любопытная, книжку про свастику написала, периодически с другом в Якутию, к шаманам ездили, практиковались. Был я у них дома: барабаны всякие, маски, пение горловое — очень занятно. С ней разные люди выходить на меня начали. — Этнокультура мол у нас, давайте вместе фестиваль сделаем. — Фестиваль, — дело хорошее! Что там у вас в программе? — Здесь, — песни петь будем, здесь — костер, здесь, — капище поставим. — Что еще за капище?
После эти ребята в Дивногорье, в заповеднике фестиваль свой провели. И капище было, и костер, и обряд раскрещивания. Для тех, кого бабушки по несознательности в раннем детстве окрестили. А у нас действительно, культурный пласт серьезный оказался. И лабиринт, и древние валы хутора Аверино. Член нашей рабочей группы, профессор, археолог из пединститута такую историю рассказал.
Копали они со студентами в Аверино. Недалеко человек расположился в палатке. По виду – не наш и говорит не по-нашему. Спокойный, культурный, дела ни до кого нет. Ответит, улыбнется – и к своим делам. А дела у него – сидит на холмике, медитирует. – Смотрю, — говорит, — дождь идет со стороны Болдыревки. Говорю ребятам, – собирайтесь живо и по палаткам, сейчас все зальет! Мои то — живо попрятались, а тот – сидит. Смотрю на него, он сидит, не трогается. Дождь дошел стеной метров десять до него и встал. Часа два лил, а стена на месте стояла. А тот сидит. — Врешь, — говорю, — Валерий Николаевич. — Правда, зуб даю. Когда тот человек уходил, парой слов перекинулись. Сказал, что до Тибета идет, что таких мест как наше, немного на свете.
Знакомые черные копатели лично мне говорили, что обнаружили в этих местах пару немецких мундиров с особым шевроном, редким, обладателей которых, с узким разрезом глаз, много полегло в последние дни в Берлине. Интерес у них к этому месту тоже имелся.
Я сам порой чувствовал, что что-то с этим местом не то. Или со мной не то. Скручивает. Пришел я сюда со своими идеями, а территория живет по своим законам. Раньше-то люди как заходили – обряды, ритуалы, освящения, рощи, камни, храмы. А сейчас – документ оформил, концепцию сочинил и поехал реализовывать.
А фестиваль года через полтора мы свой организовали, в июне десятого года. Подобрались ко мне ребята-реконструкторы. Много таких разных ребят из разных сфер в то время на нас выходило. Приедут, посмотрят. Территория расчищена, домики накрашены, вычищены, мебель новая.
Главный корпус практически достроен, баню досочкой обшивают и плитку докладывают. Сайт работает, уже народ понемногу заезжать начинает. — Мы вот это делать умеем, давайте и у вас сделаем. — Что умеете? Кто музыку играет, кто из дерева все что угодно, кто о лодках всю жизнь мечтал, у кого то — желание походы на великах водить. Людей разных много было. Беседуешь, присматриваешься, выбираешь.
Фестиваль наш большой получился, сами не ожидали: две сотни участников. Разместились поверху, на склонах. Зеленые холмы, белые палатки, люди в разноцветных одеждах. Рыцари, бюргеры, ремесленники – все слои средневекового общества. Все действо – внизу, в долине. Эстраду сделали, подровняли место для боя. Днем турниры проходят – группировки тут разные с непростыми отношениями друг к другу, всякие конкурсы исторических костюмов – мужских, женских.
По вечерам – этномузыка разнообразная. Двенадцать ансамблей приехало из нескольких областей центральной России. Кто-то в палатках спит, кто-то у нас по домикам. На финал к нам сам глава района со свитой пожаловал, скорая помощь рядом стояла – вдруг зарубят кого. Обошлось, но мне было страшновато – всерьез ребята рубились, злобно.
Призы вручали своего производства. К этому времени у нас заработала долгожданная столярная мастерская. Объем будущих задач был немерен – беседки, перголы для винограда, ограждения, мебель, интерьерные решения.
Что-то уже начали делать для нашей столовой: несколько столов под старину – часть круглых, часть длинных. Стулья с высокими спинками, скамейки. Ладно получалось. В качестве призов для фестиваля мы решили изготовить братины и ручной ткацкий станок, которые и были вручены победителям.
Много интересных людей через нас проходило. И у меня мыслей было немало, что еще сделать, что подо что приспособить. О конюшне задумывался – мол стройку доведем до ума, надо будет людей сведущих подыскать, совета спросить.
А тут на ловца и зверь – обращаются ко мне казаки, по чьей-то рекомендации. Договорились, приехали в офис: чай, печеньки, беседа завязалась. Проблемы казаков проявились сразу: лошадки, детей катаем, убытки одни. Ну как православному без убытков. Крыша течет, корм дорогой, работы вот нет сейчас. Помочь бы. На крышу, корм, прочее. Дело благое – дети!
— Ладно, — говорю, — работу дать могу. И зарплату, и стойло и домик, где жить можно. Объясняю ситуацию. — Ваши лошади, моя реклама и группы; ваш доход, мой процент. Пока детей нет, можно участок, стойло обустроить, в доме порядок навести. Задач много; сделал – получил. Приезжайте, посмотрите, на месте детали проговорим, договор подпишем и за работу.
Казаки время взяли подумать. – Думайте! Прошла неделя, забыл уже про них: мало ли этаких энтузиастов приходит. Звонят мне с села, докладывают, – приехали ваши казаки, три человека. С хозяйством. Лошади, бричка, телега, мешки. — Какие мои казаки? – удивляюсь. – С которыми вы обо всем договорились. Они с дороги, усталые. — О чем я с ними договорился? Гнать обратно — тоже вроде нехорошо. Дал команду временно разместить, приезжаю к вечеру.
Сразу видно, люди хозяйственные – домик уже под себя приспособили, иконы, лампада, на кухне пыхтит что-то. Лошади по сараям что-то жуют. — Устали мы с дороги, – какой тут договор, давай на неделе обговорим, присмотримся пока.
С вечера, пристроившись на ночь в соседнем домике, собственноручно набросал текст договора, расписал пункты, функции и взаимные обязанности. Проверил, распечатал. Захожу в дом, здороваюсь, вручаю. Казаки, напротив — во двор торопятся: лошадей обиходить надо, в сараях, на территории прибраться. Дело нужное: — зайду, — говорю, — к обеду поближе; после мне в город возвратиться желательно.
Пообедали мы вместе. Мой договор лежал в углу стола, за сковородой с жареной картошкой и банкой с огурчиками. Сверху он был надежно придавлен засаленным молитвословом, очевидно подтверждавшим верную расстановку приоритетов и надежность моих будущих партнеров.
Возразить нечто против такой расстановки и таких аргументов было трудно. Да и бумагу жирными руками трогать не след, посему мы словесно обозначили следующий расклад — есть фронт работ, есть расценки на них, есть наш управляющий Анатолий — вот он, рядом сидит. Он задачи ставит.
Территорию нужно обустроить для занятий с лошадками и детишками. Манежик и прочее. Для себя – временную баньку поставить. За это я готов был платить сдельно. Повременно – за охрану территории. Стройматериала у нас там немало было припасено, и еще завести планировали. Вот договор: ознакомиться, поправить, дополнить чем, если мысли возникнут. Подписываем, работаем.
Кивнули, согласились, попросили аванс на еду и обустройство – в дороге, мол, поиздержались. Покушали, молитву прочли, попрощались. В следующий приезд мне был вручен списочек, что для лошадок приобрести требуется.
Требовалось немало, с запасом. Времени на лошадей требовалось немало, сил тоже. — А лошадки в нашем деле ох как востребованы: территорию утром-вечером объехать, порядок соблюсти, подвезти чего при случае. Отсюда следовал вывод, что помимо чисто охранных функций, неплохо было бы и за уход зарплату назначить. Остальные задачи, – обустроимся, и до них дело дойдет, как Бог даст.
Комбинация намечалась интересная, в мое понятие баланса интересов никак не укладывающаяся. Я должен дать помещения под жилье и прочее, обеспечить все нужды моих новых постояльцев. За то, что они ухаживают за своим движимым и недвижимым имуществом. Поставленные мной задачи, в целом, остаются побоку. Оставалась охрана. Дело важное, но эту функцию вполне сносно исполнял соседний дедушка за жалованье в пять тысяч.
Так что с мечтой о собственной конюшне пришлось распрощаться. Сажать себе на плечи трех здоровых мужиков с их хозяйством никакого желания у меня не было. Ругаться и спорить ни с кем не хотелось: я оплатил нашим героям что-то около тысячи долларов в качестве компенсации их затрат по переезду, обустройству и заведенной было охране, и мы мирно распрощались.
Несмотря на неудачи и разочарования, проект развивался, в его орбиту продолжало втягиваться все больше людей – хороших и разных. На этой волне начал я опять дорожки наверх торить, правильные отношения с властью выстраивать.
К тому времени наша неформальная рабочая группа выглядела вполне представительно. Люди там были с пяти воронежских вузов – экономисты, маркетологи, историки, биологи, географы, архитекторы. Многого я с ними умного понабрался.
Стал я письма писать в разные департаменты, в кабинеты стучаться — что у нас в области с экотуризмом? Вон, посмотрите, что соседи делают: Тамбов, Белгород, Липецк. Про заграницу я вообще молчу. Все наше развитие села — сугубо сельскохозяйственная деятельность, причем в максимально крупном масштабе. Обязательно что-то должно блеять, хрюкать, колоситься. Свинарник на двадцать тысяч голов и крупный чиновник, перерезающий ленточку. Свиньи хрюкают, СМИ транслируют.
Но потенциал села не только в этом! В России и США на сельских территориях живет порядка четверти всего населения. Однако, там в сельское хозяйство вовлечено три процента, у нас — около шестнадцати процентов населения. Согласно соцопросам, только в США чуть менее половины жителей мегаполисов хотели бы уехать оттуда в более уютные места. По Москве, эта доля составляет около четверти населения. И люди будут уезжать, как только будут создаваться подходящие возможности.
Новая экономика позволяет множеству профессий вести работу удаленным доступом – делать бухгалтерские балансы, дизайн помещений, писать статьи, разрабатывать ПО, проводить конференции, обучение и многое другое. И делать это вполне возможно из деревни, имея рядом чистую воду, лес, погреба с запасом продуктов, детишек, играющих в безопасных местах. И главным результатом активности сельской территории в новой парадигме выступает уже не продукт сельского хозяйства, а нарабатываемый человеческий ресурс, в виде новых форм деятельности, отношений, сознания, воспитания, досуга.
Существует множество форматов современного бизнеса, способных воспроизводиться на сельских территориях. Итальянскому сельскому населению — десять процентов доходов дает агротуризм. И эта ситуация повсеместна, независимо от климата — от Испании до Финляндии. Да, специфика у нас своя – и массового европейского туриста нам заманить не удастся, и по соотношению «цена-качество» нам никогда не «переплюнуть», например, Турцию или Европу. Нужно изыскивать иные возможности и приоритеты.
Половина Европы отдыхает в бунгало-парках — это удобно, недорого и служит для населения еще и прекрасным вложением денежных средств в нечто вроде наших дач, но абсолютно иного качества, да к тому же приносящее стабильный доход. У нас этого рынка просто не существует – не доросли еще. Но неудовлетворенная потребность – имеет место быть и, чтобы массово привлечь туристов, нужно акцент делать на уникальных особенностях местности и нестандартных формах досуга.
К примеру, за рубежом очень популярны мастерские, где люди сами могут что-то сковать, слепить, вырезать или выдуть из стекла, научиться чему-то новому – к примеру, делать соломенные крыши. Есть разные виды туризма – экологического, аграрного, событийного. Есть такая штука как брэндинг территории. Я денег с вас не прошу. Давайте эту методику на моем проекте отработаем, как в лаборатории, учтем ошибки. Если получится, распространим опыт на область. Создадим инвестиционные площадки, инвесторов пригласим. Работаете вы над этим?
Я — человек привязчивый, иногда даже слишком. Думаю, и рабочую группу они создали, чтобы от меня отвязаться. Назвали ее «по развитию сельских территорий», утвердили распоряжением вице-губернатора по экономике, обозначили задачи-сроки, ответственного назначили. Все как полагается.
На первом заседании доложился я про соседей. Как мол, они нас опережают стремительно. И про мировой опыт рассказал, какой процент от ВВП у них все это дает и сколько людей трудоустраивает. Плюс туристы, инвестиции, имидж. Состав группы очень неплохой подобрался – ученые и чиновники ключевых ведомств. Попробуй, достучись до них в одиночку. А тут все в одном кабинете сидим, бок о бок.
Ученые высказались, много умного сказали; к чиновникам вопросы пошли, те отвечают, тоже очень по-умному. Всякое лыко — в строку. Сижу, конспектирую. Часа два толковали, председатель итоги подвел, мне задание – к вечеру протокол ему на подпись. Определили, когда следующая встреча, и что должно быть сделано к этому времени.
Я радуюсь – и тут движение наметилось. Программу мы действительно хорошую составили. Постарались учесть и расчистку местных речушек, и ремонт дорог, и прокладку высокоскоростного интернета в те места. И то, чтобы областные медиаресурсы нашему продвижению помогали. И беспроцентные кредиты для экотуризма, как в соседнем Белгороде. И общую координацию работы, чтобы каждый экофермер в одиночку не барахтался.
Есть у нас управление культуры – пусть поддержит местные фестивали, есть же такие строки в бюджете! У соседей смотрите – там все это уже действует! Что все это заработает у нас – тут у меня сильные сомнения были. Но вектор обозначить было надо. И нас заявить в этом векторе.
Несколько раз мы собирались, обсуждали, уточняли, корректировали. Уже разговор про бюджетные статьи пошел, что НИОКР на эти темы делать надо, с вузами хоздоговора заключать. В бюджете, уточняют, на каждый год по восемь миллионов заложено на эти цели, не один год не выработан. У профессоров свои интересы, я только ЗА. Спрашиваю, что, в протокол вносим? Пиши, говорят.
Тем временем, дело понемногу двигалось. Вот уже и территория обустроена, домики покрашены-побелены, гостей приглашать можно. Гостили у нас люди разные — писатели, режиссеры, чиновники, журналисты.
Пригласили мы и кураторов нашей рабочей группы с областного правительства: вживую, не на бумаге посмотреть плоды и перспективы экотуризма в области. Приехали, обошли, посмотрели. Стол обильный накрыли, – а вот и кухня у нас домашняя, отведайте.
Откушали, подобрели. — Когда губернатора к тебе повезем? — Рано, — говорю. — Тут не доделано и там. И вообще, повсюду еще работы немерено. — Ну ты, — говорят, — доклад готовь с презентацией того, что доделано; сведем тебя с нашим первым лицом на каком-нибудь мероприятии.
Посмотрели график, тут как раз визит в Острогожск намечался, меня в план визита и втиснули. Выделили помещение, я свой проектор привез, экран, колонки. Отдельно – папочка, цифры, протоколы наши с рабочей группы — вряд ли губернатору про ее работу докладывали. Ну, думаю, я и доложу.
И повторилось, как три года назад на том заводе – все по минутам, губернатор зашел, поздоровался, внимание проявил. А машина уже заведена, ждет, поехали. Ну, до следующего раза. Следующий раз — через год случился. На пятом этаже правительства области, в зале совещаний. Там я и про Лукодонье рассказал и про новые направления, но об этом дальше.
К развитию Лукодонья привлекалось и притягивалось множество людей и возможностей. И студентов с нашего вуза тоже к этому делу привлекли. Много у нас имелось задумок по территории – где что распланировать, где что построить. На эти задумки мы студенческий конкурс организовали, победителям – вручили ценные призы – красочные альбомы по архитектуре.
Из студенческих идей в ближайшие годы вышли несколько серьезных дипломных работ. В них были проработаны основы территориальной структуры всей рекреационной зоны «Лукодонье», архитектурно-пространственная организация системы экопоселений, инновационных общественных зон и этнопарка «Мостище». Многие надежды у нас имелись, что от идей и дипломов удастся перейти и к реальному воплощению.
Многие надежды связывались и с рабочей группой. Понемногу начинали складываться рабочие и личные отношения между членами группы: можно было позвонить, спросить, узнать — многое, недоступное ранее. Лето – у меня стройка в разгаре, чиновники – в отпусках, к осени пожары пошли по всей области. Тоже не до наших вопросов.
А к осени у губернатора что-то с правительством не сложилось. Всю верхушку экономического блока разогнали, кто остался – перетасовали, до экологического туризма и сельских подворий в этой чехарде дела никому не было. Больше нашу группу не собирали. Осталась у меня пухлая папочка с предложениями, программами и протоколами.
В то время, когда группа только затевалась, в первой половине ноль восьмого года я предпринял некое Road show, как это называется на Западе, с целью обеспечить бесперебойное финансирование проекта. Стройка шла вовсю, требуя все больше средств. Воронежский Деловой Центр к тому времени еще работал, но уверенности, что все будет гладко и собственных денег хватит на все затеи, у меня не было.
Дом в Воронеже мы выставили на продажу, будучи уверены скоро его продать и пустить деньги в проект и обустройство нового домика. Семья была настроена на скорый переезд в Лукодонье; один небольшой домишко для нас мы присмотрели, будучи уверены, что после небольшой реконструкции он станет для нас удобной обителью на ближайшие пару лет.
Я оповестил о возможностях проекта многих моих знакомых со средствами, некоторые из них — отреагировали благожелательно. По ходу дальнейших переговоров осталось двое потенциальных партнеров: один местный, один из Москвы.
Мы согласовали условия партнерства – я передаю все активы в новое предприятие, которое мы создаем совместно, определяем доли сторон пропорционально фактически внесенным средствам, я продолжаю руководить деятельностью предприятия.
С людьми мне всегда везло. И на сей раз проект получил партнеров обстоятельных и дельных, с большими возможностями и влиянием. Деньги поступали регулярно, темпы развития проекта существенно ускорились. С другой стороны, мои фантазии, идеи и затеи обрели четкие контуры, в которых им надлежало воплощаться.
Самое начало ноль десятого года ознаменовалось чудесным событием. К нам, в село на Рождество, из Москвы приехал один из наших инвесторов. И семью с собой прихватил – жену и сына шести лет. Всенощную мы отстояли в местном Никольском храме. Через пару дней гости уехали обратно в столицу.
Через пару месяцев я приехал к нему в московский офис с отчетом. Отчитался, сидим, чай пьем и такие новости я слышу. Оказывается, больной тот мальчик был. И серьезно. Онкология, опухоль в горлышке. Большая уже, с яичко. Больница, связи, операцию наметили. А тут Новый год уже. — Приезжайте после праздников, резать будем, — врачи говорят.
Отметили праздники и обратно. Вспомнил я тут, что мальчик в храме и к иконам сам подходил, и молился, как умел. — Приехали, в поезде простудились немного. Врачи говорят, — давайте через пару недель, ближе к концу февраля приходите. Простуда прошла, приходим. Смотрят, — где, — говорят, — опухоль? Делали что? — Ничего, — говорим, — не делали. Что мы тут сделать сможем? Вот так и получилось, ушел ребенок здоровый, без опухоли. Поставили под наблюдение, чтобы рецидива не было.
Задумался я, а отец ребенка спрашивает, — может еще какая помощь нужна? — Хорошо бы, — говорю, — храму колокольню сделать. В войну от нее даже фундамента не осталось. Наши — стрельбу по ней корректировали. А храм целый остался. Чудеса! Храм на холме, рядом — немецкая артиллерийская батарея. Туда — весь огонь. Село на две тысячи домов — ничего не осталось, щепки да щебень. А храм — стоит целый, правда без купола.
Мне вопрос, — сколько нужно? — Миллиона в полтора управиться можно, — отвечаю. — Вот тебе для начала четыреста. Лезет в сейф, передает мне пачечку. — Пиши расписку. Пишу, забираю. Через полгода колокольню освятили, аккурат на Успение.
Вскоре судьба направила нам еще одного попечителя. Еще в начале кризиса, в предвкушении будущих проблем финансового характера и вероятной перезагрузки первоначальной идеи, началась проработка различных способов, как поддержать устойчивость проекта.
Хорошую подсказку нам дали давние партнеры из швейцарского фонда поддержки экономических реформ. Оказалось, есть специальные европейские программы, по которому предприниматели из стран третьего мира (а Россия входит в эту категорию) имеют возможность получать консультирование своих проектов из первых рук.
Имеется множество пенсионеров высочайшей квалификации из разных сфер, накопивших себе на старость и желающих, чтобы их знания и опыт были востребованы. Просто ездить по миру как туристы — им неинтересно. Они желают погружения в реальную жизнь в Колумбии, Вьетнаме или Грузии. Своими знаниями они готовы делиться безвозмездно.
Такие желания и намерения поддерживают правительства многих европейских стран, создавая программы поддержки предпринимательства. Программы оплачивают весь пакет расходов консультационной поддержки, за приглашающей стороной остается обеспечить проживание и питание гостя, предоставить транспорт для рабочих поездок и подготовить обстоятельную картину, что это за бизнес и какие проблемы волнуют его основателя.
Как правило, настоящие проблемы — совсем иные. Поэтому задача консультанта показать более широкую картину, как этот бизнес работает в других странах, как он может быть адаптирован к местным реалиям и, по возможности, провести наладку процессов на месте.
Под мое направление подобрали подходящую программу правительства Нидерландов, закрытую, к сожалению, в настоящее время. Я посмотрел сайт, заполнил анкету, описал бизнес и проблему. Спустя некоторое время, представили кандидатуры нескольких экспертов, резюме которых весьма впечатлили.
Реально серьезный уровень, достаточно высокий статус, опыт работы во многих странах мира. Мои швейцарские партнеры дали рекомендацию подтвердить кандидатуру Фреда Форстенбоша, эксперта консалтинговой компании PUM (Нидерланды), консультанта по международному туризму. Работал Фред до этого в десятках стран мира.
Всего в базе данных компании было четыре с половиной тысячи экспертов подобного уровня по самым разным направлениям. Срок таких программ обычно до месяца, под проект моего уровня — оказалось достаточно двухнедельного варианта. Опять, в очередной раз, я засел за свой английский, пытаясь в суматохе дел довести его до разговорного уровня.
Приехал Фред в сентябре десятого года. Поселили мы его сначала в нашей квартире в центре города, спустя некоторое время предложили пожить у нас в коттедже, если обилие малышей его не испугает. Мой проект был у Фреда, наверное, на втором десятке. До меня он консультировал начинающий туристский бизнес в Индокитае, Южной Америке, странах бывшего СНГ.
Один из его вьетнамских подопечных, вчерашний студент с другом, в конце девяностых решили завести свой бизнес в туризме. Ресурсы у будущего бизнеса отсутствовали, начало было простым до примитивности. Друзья ездили по вьетнамским деревням и договаривались с местным населением, что будут привозить туристов и готовы делиться заработком.
От крестьян требовалось всего-то обустроить дорожки для пешеходных маршрутов, чтобы американские пенсионеры с палочками могли любоваться красивыми видами и достопримечательностями. Убрать мусор, надеть этническую одежду в момент заезда экскурсий, улыбаться и быть дружелюбными. Если есть желание еще заработать деньги – можно ознакомить туристов с национальной кухней. Можно спеть-сплясать и показать, что тут еще умеют делать своими руками. Можно что-то сделать и продать, можно поучить делать что-то самим. Можно покатать на лодочках по озеру и провезти на повозочках по окрестностям.
Ресурсов не было, возможностей было предостаточно. Туристов искали в столичных турфирмах, делясь поначалу и с ними. Дальше – создали свою фирму, стали сами выходить на серьезных туроператоров и завели свои лодочки и повозочки. Далее у ребят появилась целая флотилия экзотических кораблей, под старину на озере Меконг, свои объекты и целая сеть маршрутов по стране. К этому моменту ребятам было слегка за тридцать – с фотографий их очень представительного сайта смотрели молодые и веселые лица основателей.
Фред рассказал о многих подобных проектах, виданных своими глазами и прощупанных своими руками. Изнутри, что называется. В Грузии, Колумбии, Румынии, Монголии да много где еще. Игорь, денег там ни у кого не было! Что Россия, хуже Колумбии? Или беднее Грузии или Вьетнама? Сколько иностранцев в год бывает в вашей области? Разных, не только туристов? Студенты, командировочные? Что вы им показываете, куда водите, где кормите? Показал ему сайт области — есть, — говорю, — усадьба Веневитинова; замок в Рамони недостроенный; конезавод в Хреновом; — ну пару-тройку еще вспомнил. Ну и город посмотреть, храмы у нас имеются.
— Храмы, Игорь, во всей Европе имеются, постарше и покрасивей, чем ваши. И замки и усадьбы — тоже. И города там тоже имеются, представляешь? Воронеж, говоришь, город исторический? Что тут есть? Что после войны сохранилось? Разрушен, говоришь, был почти на сто процентов, как Сталинград? Это история, это интересно. Музей про это есть? Чтобы интересно было? — Чтобы интересно, таких нет. Старое все.
— Людям, — говорит, — сейчас красоты показывать не нужно. Вот место, где я живу в Голландии. Вот мой дом. Вот велодорожка рядом. На десятки километров идет, по благоустроенной местности. Вот недалеко тюльпанные поля. Красиво? Есть у вас такое? А что у вас есть, чего у нас нет? Вот это покажите, чем вы уникальны. Быт, история, легенды, люди, обычаи.
Сегодняшний турист как фотокамера — приехал, запечатлел, уехал. Три дня. Дальше он никогда к вам не приедет. У него весь мир — Перу, Замбия, Непал. Вот найди свои фишки и показывай их в эти три дня. Объекты ты уже построил — у ребят из Вьетнама и Грузии таких точно не было. Создай легенды, события, образы.
Есть у нас в Голландии люди, к ним вся Европа ездит. Учатся крыши соломенные делать. Стоит это дорого. Вот представь себе, сидит менеджер в банке, серьезного уровня. Клерки в отпуск в Таиланд или на Бали ездят, а они с женой крыши делать учатся. А после у себя рядом с домом беседку с такой соломенной крышей сделают, гостей в эту беседку на ужин пригласят. Вот это здесь очень котируется, это не сувенир из Бали привезти.
— Фред, — говорю, — мы за три года этих легенд мешок собрали. Провез его по окрестностям, показал — вот одно, вот другое. Вот тут мы фестиваль в июне провели, три месяца назад, две сотни человек народу собрали. — Собрали, это хорошо. Сколько из них про это в своих соцсетях написали? Сколько ссылок на твое Лукодонье там было? Эти места были там? Про статьи в газетах мне говорить не надо, их никто не читает. Люди друг друга читают и слушают. Вот чем тебе надо заниматься в первую очередь.
— Туристы сейчас не хотят жить в многоэтажных пятизвездочных отелях. Сделайте хижины из соломы или тростника — вон сколько его растет! Многие хотя испытать экстремальные эмоции, увидеть невиданное. Сурки, говоришь, у вас в четыре утра петь начинают? Продавай туры слушать пение сурков. Спать в хижине, будильник на четыре утра и запись песни. После — пусть опять спят. Видео с песней — все обязательно в соцсетях разместят и на тебя сошлются. Работай с теми иностранцами, кто уже в ваш город приехал.
Россия для туризма страна очень неудобная, отели в России — невероятно дороги. Большинство номеров и качество сервиса — напоминают Болгарию конца восьмидесятых. Но там цена номера была пять долларов, а тут — в десять раз больше.
В Грузию я регулярно наведываюсь. Виз там нет, цены дешевые, отелей много, чисто, уютно, необычно. Виза в Россию стоит как полсотни бутылок водки — дорого! И улыбаться в России не принято. А туристу улыбаться нужно, иначе никого у вас не будет. Учи персонал улыбаться!
Вот палатки у вас ставят все кому ни попадя. Куда взгляд ляжет. Попробуй так в Европе сделать — палатку тут же конфискует полиция; местные, кто увидит, сразу докладывают. Хочешь пожить на природе – обращайся в кемпинг. Они повсюду и государству удобно их контролировать. Можно даже на ферме кемпинг устроить, деткам показывать — откуда мясо берется, откуда молоко.
Фред проявил интерес к местному рынку досуга и рекреации. Мне и самому было интересно изнутри посмотреть на всю эту кухню, да еще услышать комментарии со стороны. Созвонился, договорился, провез, посмотрели. Все было сочно и колоритно, на уровне середины девяностых, включая личности хозяев.
На трассе Фред начал обращать внимание на домишки, показывавшиеся в обилии слева и справа от дороги. — Что это, Игорь? — Дачи, Фред! — А что такое дачи? Пришлось свернуть, заехать, показать. Фреда очень впечатлило. — А у тебя есть дача, Игорь? — Есть. Рассказал ему и про свою дачу. А Фред мне рассказал, что такое бунгало-парк.
У нас, в России, большинство людей отдыхает на своих дачах, если такое можно назвать отдыхом. Марш-бросок туда и обратно на выходных: прорваться сквозь автомобильные пробки и гаишников на выезде, приехать и обнаружить, что за неделю все высохло и до полуночи бегать с ведрами — поливать, что еще живо. Следующий день — новая работа и новые хлопоты. Если на речку – машины кругом с музыкой, пиво. Еще место надо найти, где присесть, где окунуться. Туалет — в кустах, мусор — рядом. Посидели — поехали. Это наши дачи. Всем знакомо. Зимой — туда не поедешь, весной — обнаружишь, что опять кто-то влез и что-то взял.
А в Европе есть свои дачи. Как и у нас, в собственности людей, на крохотных участках. Управляют ими специальные компании, имеющие десятки тысяч домиков под своим контролем, объединенных в ассоциацию. У них договор с собственником, который может приехать в любой момент в свой домишко. Домишко будет убран, окна — помыты, цветы — политы, трава — скошена.
Все остальное время компания сдает домик, делясь прибылью с хозяином. Для гостей, кроме домика, имеется зона отдыха и развлечений: общий паркинг, огород, площадка для событийных мероприятий, зона кафе и ресторанов, детские и спортплощадки, аттракционы и иные объекты в зависимости от формата парка.
Все это, включая домики — своего рода «инвестиционные площадки» для частных и корпоративных клиентов. Управляющая компания организует собственно парковую территорию, предлагает инвесторам участки под застройку или готовые объекты, и ведет дальнейшую работу по приему гостей, текущей эксплуатации объекта, проведению тематических мероприятий, организации питания и прочее. Таким образом, вкладываясь в домик, владелец получает фиксированную прибыль на инвестицию плюс отдых. Мы, вкладываясь в дачи, не получаем ничего, кроме головной боли.
— Игорь, есть ли в России бунгало-парки? — Вряд ли, Фред, очень сомневаюсь. — Создай первый парк, будешь миллионером! Мало я тебе за эти две недели рассказал, чтобы через три года ты стал миллионером? — Фред рассказал мне очень много. Но я уже знал на опыте, что Россия – не Америка и не Европа, тут свои особенности и своя ментальность. Но про бунгало-парк, тем не менее, я рассказал знакомому, одному из крупнейших девелоперов в регионе. Он строил многоэтажные высотки из бетона — бунгало его не заинтересовали, не тот масштаб.
Оставил после себя Фред множество советов, гигабайт информации по обустройству туристического бизнеса и пожелания развить свой бизнес не хуже коллег из Вьетнама или Румынии.
Незадолго до того случая пришлось мне посетить сафари-парк «Кудыкина гора» в Каменке, в липецкой туристической зоне «Задонщина». Строил его известный предприниматель Сергей Уваркин. Нам показали полдюжины храмов, восстановленных Уваркиным в окрестных селах. Белые красавцы со свежими куполами на фоне зеленых холмов и синего неба.
Когда внешний вид храмов был восстановлен, предприниматель обратился к местным жителям помочь убрать мусор внутри. Он было готов профинансировать и внутренние работы. Народ единодушно ответил: заплати — уберем.
Довести дело до конца, увы, не получилось — в марте десятого года тело Сергея нашли в Москве, на крыше автомобиля, сброшенным с двадцатого этажа. С тех пор прошло порядка семи лет, регулярно смотрю интернет — не появилось ли чего новое про обстоятельства его гибели. Не появилось, скорее всего, списали убийство одного из самых ярких липецких предпринимателей на банальный грабеж. Но сафари-парк продолжает жить и развиваться, правда, уже за деньги, а не в качестве открытого детского проекта, о чем мечтал его основатель.
Непросто у нас. Мы не Вьетнам и не Румыния, слава Богу. Я своих деревенских соседей попросил поучаствовать в вывозке мусора с улицы, который они годами на одно место складывали. Прямо у дороги. — Оплачу, — говорю, — транспорт, только погрузить помогите. — Тебе надо ты и вывози, — был ответ. Вывезли мы несколько самосвалов.
Экономили мы на всем, чем могли. Со временем, эта экономия стала выходить боком. Многие работы первоначально делались местными действительно за гроши. По мере того, как работы усложнялись, приходилось учить людей, привозить наставников-профессионалов из города. Это существенно удорожало и затягивало процесс.
Многих приходилось отстранять от работы, что не прибавляло мне популярности среди местного населения. Многие вещи — выходили за рамки привычной логики, загоняя в тупик. На входе в проект — понималось, что городскому жителю будет непросто усвоить местные обычаи и нормы. Но иногда мне начинало представляться, что эти проблемы не связаны с межличностными отношениями, что они — совсем другой природы.
Лукодонье неслось на всех парах, трясло нас изрядно. А тут еще кризис свое добавил, тот, который в августе ноль восьмого года по всему миру прошелся. Минули десять сытых и кипящих лет бурного экономического роста. Реалии ноль девятого года существенно скорректировали ожидания ноль шестого.
Чтобы удержаться на плаву, в тот год тестировались на практике самые различные гипотезы, под них — подбирались самые различные люди. Люди, окружавшие проект, представляли самые разные категории и интересы. Туристы и семьи с детишками, партнеры под развитие новых направлений, инвесторы, интересующихся вложением в сельскую недвижимость, изобретатели с интересными идеями и разработками, умельцы разнообразных способностей, медики с оздоровительными программами, организаторы разнообразных мероприятий и затей. Хватало и жулья, стремившегося взять свое и сделать ноги. Лукодонье затягивало многих, как когда-то и меня затянуло в свою орбиту.
Привлекало этих людей разное: и то, что было уже построено и освоено; и те возможности, которые можно было реализовать самостоятельно; и те идеи, к которым можно стать сопричастным. Все эти возможности нужно было соединить в единую работоспособную систему и найти силы для ее запуска. Именно в этом я и видел свою главную задачу.
Многое из прежних фантазий уже было воплощено в жизнь, в теории зарабатывать можно было уже на многом. Был готовый комплекс номеров для проживания; были помещения для досуга, питания и профессионального приготовления пищи; были люди, которые все это могли хорошо делать.
Были разработаны несколько туристических маршрутов по окрестностям и были люди, готовые по этим маршрутам работать. Была столярная мастерская, начавшая выпускать неплохие изделия, спрос на которые обозначился практически сразу же. Была русская баня с летней верандой. Были недавно приобретенные участки по соседству, развивать и инвестировать в которые тоже уже обозначались люди. Был неплохой сайт и обильная мифология местности, в которую мы вложили много усилий.
Имелась небольшая и хорошая команда на месте и большое число людей со стороны, выражавших лояльность и интерес к проекту. При этом, было множество мелочей и недоделок, категорически меня не устраивавших, я метался из стороны в сторону, пытаясь довести начатое до ума. Хотелось сделать многое, но это многое начинало становиться серьезным тормозом проекта.
Среди формируемого пространства зарождалось и вызревало множество скрытых конфликтов. Сталкивались между собой стремление к замкнутому житию и ориентация на проточность и изменения, местный уклад и образ жизни экспатов, различные идеологические платформы и взгляды. То, чему изначально не придавалось особого значения, вдруг начинало выходить на передний план, существенно влияя на проект.
А проект, как Анна Каренина, начинал жить своей самостоятельной жизнью, прорываясь за рамки первоначальной концепции и намечая собственные альтернативы. Все это многообразие нужно было привести к единому знаменателю, отбросить излишнее и сосредоточиться на основном.
Со времен глубокой древности, приступая к освоению территории, наши предки придавали огромное значение своего рода «настройке» среды обитания. Территория воспринималась как «данная свыше», а обустройство отношений с вышестоящей небесной иерархией поглощало основную долю ресурсов традиционного общества. Возникали практики и ритуалы, они — дополнялись культовыми сооружениями.
Современный человек относится к территории как к объекту управления, предназначенного к тотальному преобразованию согласно поставленным им самим целям. Территория с этой точки зрения — пассивная плоскость, на которой осуществляется некая деятельность или возникает некая инфраструктура. Но присутствует и обратный процесс, хорошо знакомый нашим предкам — воздействие территории на людей, ее осваивающих. Объяснить это воздействие можно причинами как научными, так и мистическими.
В нашем случае — трудно избавиться от ощущения некоего влияния извне на новые процессы, попытавшиеся пустить корни в древнюю почву Лукодонья. Иногда это было просто необъяснимо: порой случались настоящие чудеса, приносившие серьезные деньги на ремонт храма и восстановление местной колокольни, в нужный момент — появлялись нужные люди.
Гораздо чаще — события обратного характера. Казалось, сама территория вступает в игру, выстраивая некие процессы, приводя и отсекая людей, ставя задачи, принципиально нерешаемые на этом уровне, ради которых становится необходимо преодолевать все на свете, и в первую очередь, себя лично.
Реализации любой инновации — неизбежно предстоит вопрос отношения с текущей реальностью. Как нужно действовать? Либо исходя из налично существующей ситуации, имеющихся ресурсов и действующих тенденций или, напротив — из зарождающихся и недостижимых в текущий момент целей и установок, под кои должны проявиться новые ресурсы и возможности, возникнуть новые знания и компетенции, случиться чудо, в конце концов.
Обе эти подхода диктовали противоположные стратегии. Первый вариант — как можно быстрее запустить обычную турбазу, каких повсюду немало, благо все для этого было готово и начать получать деньги.
Второй вариант — делать акцент на бизнес-процессах и новых направлениях, которые сделают наш образ уникальным. Местная мультстудия, стартовавшая при нашей поддержке в ноль восьмом году, в скором времени добилась серьезных успехов, выйдя на российский и международный уровень. В наработке были семейные выезды с производственными мастерскими, развивающими программами, велосипедными прогулками и пешими экомаршрутами, различные фестивали, органическое домашнее питание, оздоровительные программы.
Однако запуск всего этого — требовал времени и ресурсов. Партнеры мои к этому были категорически не готовы: проект и так серьезно срывал сроки и выходил за рамки былых бюджетов. Вопросы — умножались, претензии — росли.
Меня самого многое не устраивало, однако чем больше сил прикладывалось для разрешения ситуации, тем сильнее прибавлялось проблем. Силы прилагались — в квадрате, проблемы росли – в кубе. Классический цугцванг, когда каждый следующий ход только усугубляет ситуацию. Я напряженно старался выправить ход игры.
Несмотря на все усилия, новые ходы ситуацию не исправляли. Даже от местных на стройке я начинал слышать, что что-то здесь не так. По благословению Владыки Сергия, по всем храмам Воронежа, да и кое-где по области, мы разместили афиши, приглашающие на постоянную работу православных людей. Вакансии имелись различные: управленцы, столяры, работники на ферму.
Мы предлагали зарплату, домики под проживание — почти, что в курортной местности, здоровое питание со своей кухни-огорода. Пошли звонки, пошли люди. Назначались встречи, велись разговоры: почти все показывали себя людьми дельными, ответственными, обстоятельными. Много и красиво говорили про веру, про хорошие дела, которые делать надо и которым надо посильно помогать.
Объекты вспоможения прояснялись достаточно быстро. Одни — просили одно, другие — другое. На работу мало кто стремился. Одна семейная пара просила денег до Питера. Ехали на какое-то православное мероприятие, везли какой-то флаг. Показали мне много фото с этим флагом — в одном городе, в другом. Лица у людей везде светлые, взгляды открыты — мне бы так! — Вот теперь в Питер надо, а денег нет. А мероприятие — важное. А без нас — никак. — А сегодня утром знамение было нам, не поверите, что вы точно нам поможете, не откажете! Правда ведь, что если в чудо веришь, оно происходит!
Что можно возразить против такой веры? Иногда православие начинало казаться колоссальной ролевой игрой, где одни хорошие люди стремятся быть еще лучше перед лицом столь же достойных людей. За счет других людей, не менее хороших и достойных.
Другую семейную пару в возрасте взял-таки на работу. Задач поставлено было немало — хозяйство, уборка, инвентарь. Приехав к концу недели, обнаружил, что потаенный запас алкоголя для серьезных гостей исчез. Целиком. Состояние сильной половины не вызывало сомнений в месте его нынешнего нахождения. Встать с кровати он был не в состоянии. Слабая половина стояла у шкафчика, заботливо заставленного святыми книжками, пузырьками и иконочками, с тревогой взирая на меня, предчувствуя, видимо, отнюдь не христианскую реакцию. Сколько их было, таких историй, Господи помилуй! На целый сборник рассказов хватит.
Очень многое вызывало недоумение. Дом у нас был большой, разных гостей принимали часто. То паломников к нам направляли, то мы сами приглашали хороших людей, с которыми имели честь познакомиться на всяких хороших мероприятиях.
Один из таких гостей, деятель культуры, после трех дней гостевания, запросил гонорар за свой приезд. Жили мы тогда очень скромно, однако дорогу ему предварительно оплатили туда-обратно и принимали всей душой. Задач никаких не ставили. И на тебе — гонорар! Отдал, что делать!
Многое из происходящего никак не укладывалось в моем сознании. Даже с предметом моих мечтаний, колокольней, дело развивалось совершенно непонятным образом. Сам я принципиально отказался распоряжаться расходом спонсорских денег на строительство, зная по опыту, что скажут о разворованной мною четверти, а то половине.
Все деньги – передавал доверенному человеку, который непосредственно руководил рабочей бригадой и занимался закупкой стройматериала. Воронеж, город тесный: волею случая, обнаружилось его шапочное знакомство с приятелем главного инвестора нашего проекта.
Также обнаружилось его знакомство с моим коллегой из давних, реставрационных времен, согласившимся сделать проект реставрации колоколенки. Проект получился ладный, радуя душу перспективой скорого воплощения. И дело пошло, завертелось споро, что не могло не радовать.
Однако, как всегда бывает, вслед за цветочками пошли и ягодки. Сначала наш главный благодетель дал понять, что его вполне бы устроил некий церковный орден со стороны Патриархии за означенное благодеяние. Организованная мной встреча в епархиальных верхах дала понять, что желание это вполне осуществимо. Орден нам пообещали, согласовали к нему кандидатуру уместного святого по мере наших заслуг.
В довесок, обозначилось встречное предложение со стороны Епархии — развернуть деньги со строительства колокольни на другое церковное дело, благости не меньшей. Это, с одной стороны, делало шансы на орден практически стопроцентными; а с другой стороны — существенно укрепляло мои личные позиции в епархиальной сфере. С третьей точки зрения — я уже понимал, что влип серьезно; что даже эта, вроде насквозь выигрышная ситуация, становилась чревата для меня грядущими многообразными проблемами.
Деньги разворачивать мы не стали, тем более, что работы по колокольне уже велись. В отношениях с Епархией сразу обозначилось заметное охлаждение. Скоро стало понятно, что и с орденом дело обстоит непросто. Но главную проблему я видел не во всех этих перипетиях, а в духовной стороне событий — дело явно шло не к добру.
Для стройки колокольни спешно завозили белый силикатный кирпич. По виду, бывший явно в употреблении. И в этом случае, схема оказалась закрученной до невозможности: продал глава поселения кому-то пустующий жилой дом, в самом центре села. Дом трехэтажный, кирпичный, многоквартирный, с прописанными жильцами. Дом, на виду всего села, оперативно разобрали; столь же оперативно вывезли и продали полученный стройматериал: плиты, кирпич, бревна, шифер.
Глазам спохватившихся нанимателей, обитавших неподалеку, предстоял пустой котлован. Историю описывать не буду, к нашему делу она отношения мало имеет: дело пошло наверх, главе — это стоило должности, народ, как у нас бывает, пошумел и затих. Строительство колокольни – продолжалось своими силами и своим разумением. Туда я уже не лез: в советах моих никто не нуждался.
Генетический код разобранного трехэтажного дома очевидно воплощался и в новой постройке. Вместо стройной красавицы, ввысь тянулось нечто тяжелое и несообразное. Бригада экспериментировала на ходу, корректируя проект по мере необходимости, сообразно умению мастеров и завозимому материалу. Завершение колокольни оказалось под стать всей стройке – вместо купола со стройным шпилем было единогласно решено обустроить низенькую пирамидку на четыре ската, совсем как на средневековых европейских крепостных башнях.
Недалеко, на холме, столь же споро, вырастал дом нашего прораба, столь же громоздкий и безобразный. Храм Николы, середины девятнадцатого века, ранее царственно стоявший на верху холма, оказался ныне зажат аккурат промеж двух новых объектов, заявлявших себя уверенно и громко. В этом соседстве, храм выглядел странным, явно лишним элементом.
Я понимал, что и этот расклад целиком лежит на моей совести. Опять, как очень часто уже со мной случалось, представление о будущем и его реальное воплощение — оказывались диаметрально противоположными. Элемент порядка, которым я полагал себя — оказывался носителем хаоса.
Жизненное усилие, призванное упорядочить действительность — приносило совершенно иной результат. Казалось, что ситуацию задавали не разумные действия свободной личности, а некие неумолимые обстоятельства, скрытые от меня, неведомым мне образом сцепленные воедино.
Обстоятельства моего рождения, возможно воспитания; возможно — неправильных исходных установок моего сознания или конкретно этого проекта; или даже неких грехов предков. Возможно – заданный ход событий, где практически ничего не зависело от меня (А.С. Пушкин, «Капитанская дочка», — хорошо там про это написано).
Это категорически противоречило всем моим принципам. Со всем этим надо было серьезно разбираться. Опять, в очередной раз, разбирать все по камушкам, пересматривать и складывать обратно. Былые картинки благостной жизни в вере, заботливо взлелеянные в моей душе, одна за другой распадались на части. Видимо, с реальностью все это изначально не совпадало.
Все получалось как в детской сказке про Буратино, где главный герой, попытавшись сунуть нос в котелок, висевший в очаге над огнем, проделал дыру в холсте; вот тут же открылась истинная, пугающая реальность грязного подвала с крысой Шушерой. Холст с нарисованной мной картинкой — уступал место зияющей дыре. Вокруг я видел какой-то щерящийся улыбками и гримасами фантасмагорический паноптикум из картин Иеронима Босха или книг Гордона Лавкрафта.
Декорация православной идиллии заменилась реальностью полновесной трагедии Эсхила: «...Пошел я в Дельфы. Но не удостоил меня ответом Аполлон, лишь много предрек мне бед, и ужаса, и горя…». Царь Эдип и пифия. Все это торжественной поступью древнегреческой ритуальной процессии вступало в мое существование.
Подобно коню Боксеру из книги Оруэлла «Скотный двор» (личный девиз которого гласил, — «Сталкиваясь с любой задержкой, с любой проблемой, он неизменно говорил одно и то же: «Я буду работать еще больше»), я прилагал все большее и больше сил, пытаясь разобраться с обступившими со всех сторон проблемами. Как и в книге, стратегия перспектив не имела. Тяжело груженый состав, доверху набитый мечтами, идеями, людьми, всяческим разнообразием и его материальным воплощением, уверенно шел под гору, « … В пугающую слух и взоры бездну...», постепенно набирая скорость. Удержать его — сил уже не оставалось.
Тем не менее, удержать ситуацию я старался изо всех сил, до последнего. Надежда была на «второе дыхание», на удачу, на то, что очередной покупатель на дом вот-вот ударит по рукам и у нас появятся деньги: отдать зарплату, заткнуть дыры, прорываться дальше. С чем можно сравнить тогдашнее мое состояние? Стадион, песок, арена; гладиатор в центре и множество глаз вокруг; сколько бы ты не побеждал, но когда-нибудь судьба тебя встретит. Или бросок через поле: винтовки в руках, бежим на пулеметы, под ногами — мины, с неба снаряды летят. Надо добежать, взять, уцелеть. Если получится.
Ситуация продолжала развиваться. Неладно уже было везде: с рабочими, с местными, с партнерами. Со всех сторон. Еще одна составляющая бесценного жизненного опыта, за что я продолжаю оставаться бесконечно благодарным всем участникам сего вразумления.
Сначала мои партнеры затеяли проверку: заказали экспертизу, установили, что себестоимость квадратного метра в новом здании Центра не должна была превысить девять тысяч рублей. А у меня она — аж семнадцать тысяч! С отделкой, всеми коммуникациями, окнами, двумя огромными каминами, художественно выполненными дверьми-полами и расставленной мебелью в помещениях.
В реконструированных сельских домиках со всеми удобствами — себестоимость квадратного метра составила по факту порядка трех тысяч рублей. Молодая девушка из экспертной компании, осматривая стройку, даже не спросила, как устроен фундамент. Спрашивала она меня немного, видимо, заранее получив необходимые инструкции.
Экспертиза была проведена, встречи — состоялись, в доверии — было отказано. Соответственно, летом ноль десятого года я был фактически отстранен от руководства проектом. На мое место быстро подобрали временного управленца из безработных, действовавшего строго под кураторством московских проверяющих.
Весь огромный багаж наработок, советов и пожеланий по Лукодонью, новыми управленцами оказался невостребованным. От проекта осталась одна материальная оболочка, все прочее — осталось за бортом. Практически весь местный люд сократили. Не прошло и пары месяцев, как столярная мастерская оказалась разграблена — усиленная экономия была введена, в том числе, и на охрану.
С осени — к этим заботам прибавилась еще одна. Нашими делами усиленно заинтересовались следственные органы: переработав ряд гипотез, меня ухватили за эпизод, связанный с реконструкцией колокольни. Прежнего батюшку отца Сергия, кандидата педагогических наук, ранее перевели настоятелем в райцентр. С ним мы ладили прекрасно.
Новый батюшка, отец Вячеслав, начинал свои пути к вере с позиции подсобника на стройке. Общих тем для разговоров у нас не сложилось, но мы вполне ладили и, даже дружили семьями. Когда до отца Вячеслава дошла новость, что долгожданные деньги на стройку пойдут не через его руки, наши отношения заметно охладели.
Знакомые из епархии вскоре дали понять, что пишет батюшка нечто на меня, жалуется. В ту бригаду я перевел часть рабочих с основной стройки. Все они числились в штате предприятия и проходили по программе поддержки рабочих мест районной службы занятости, по которым мои расходы на фонд оплаты труда частично компенсировались из соответствующей строки бюджета. Суммы там были небольшие, но в тех условиях каждая копеечка была кстати.
В ноябре я был вызван в известный серый дом по улице Володарского, где мне было объявлено о моих хищениях из бюджета и показаны расписки двух разнорабочих, что их подписи в ведомости подделаны, а зарплаты от меня они не получали.
Ущерб мне насчитали по тридцать тысяч рублей на каждого из работников. — Товарищи следователи, — говорю, — вы видели когда-нибудь, как расписывается чернорабочий, который ручку последний раз в восьмом классе держал? Держит он ее как лом и водит с таким же усилием. Я это видел и неоднократно. И водит каждый раз, как получится.
Ответ был следующим, — ты парень, на двоих соглашайся, иначе через неделю мы у всех остальных такие же расписки востребуем. У тебя своя работа, у нас своя. Конец года, план нужно закрывать. Все это спокойно, прямым текстом.
— Признаешь вину, ущерб, никто тебя с твоими детьми не посадит, год походишь к участковому, а там тебе судимость закроют. Это, если по-хорошему. Можно и по другому.
По другому я не стал, сил уже ни на что не было, да и люди они в целом неплохие были. Очень запомнился острогожский следователь, мое дело у него последнее было, на пенсию он уходил. Приятно с такими людьми дело иметь: спокойный, обстоятельный, уважительный. Между делом рассказал мне, что там еще на меня писали, кто именно порчу наводил.
На этом фоне вести споры с учредителями о степени своей виновности или ее отсутствии — ни сил, ни желания не было. Я подписал то, что требовалось, отказался от своей доли в проекте, оставшись с кучей кредитов и заложенным домом. А вскоре и суд состоялся. Статья тянула на шесть лет, дали — два года условно.
Выходим из зала суда — новое дело разрешения ожидает, очереди ждет. Изнасилование. Подсудимый — мужчина, молодой, еще тридцати нет. Пострадавшая — бабушка, под восемьдесят. В поле все дело случилось. Судьба продолжала расширять сферы моей включенности в бытие и границы моей компетентности; к чему, я впрочем, и сам всегда стремился.
Целый год, раз в две недели, я ходил отмечаться к участковому — приятной молодой женщине. Она меня узнала — смотрела как-то по телевизору православное фестивальное кино с нашим участием.
Вот таким-то образом проект для меня завершился. Но тема – осталась. Стартовав с позиций туризма и рекреации, я столкнулся с тремя вещами. Во-первых, не буду говорить про страну, но то, что в нашей области внутренний туризм остается маргинальной практикой, не вызывающей ни сочувствия, ни поддержки у власть предержащих.
Во-вторых, то, что тема обустройства в сельской местности ныне актуальна для множества людей, в том числе имеющих вполне устойчивый социальный статус и востребованные компетенции.
В третьих, что наиболее интересно, это будущая перспектива неких зон автономного развития, где инициатива прорастает снизу, непосредственно от обитателей территории, а не от пришлых варягов-инвесторов. Где не ставятся задачи быстрой прибыли и ускоренного роста. Где идет экспериментирование с формами социальности и жизнеустройства, где локальные инициативы формируют новое проектное пространство.
На фоне сетевой виртуальной сверхцентрализации и связанных с ней нерадостных перспектив, эта тема мне представляется одной из наиболее насущных. Опыт той же Европы показывает, что именно на местном уровне происходят самые интересные вещи, затеваются проекты, которые не ставят задачей выйти на более высокие ступени и показатели, которые решают реальную проблему, нужную конкретным людям в конкретном месте.
Эта тема стала мне реально интересна. У меня появилась потребность основательно ее изучить, разобраться в сути, перевести в некие тексты и действия. Как именно и на каком материале – это мне еще предстояло понять. Неосознанные пробы работы с темой ранее уже имели место в моей практике: эксперименты внутри товариществ собственников жилья или предпринимательского сообщества нашего города.
Очередной экспериментальной площадкой на следующие пять лет обозначилось вузовское пространство, студенческая среда и местное сообщество города Воронежа, история эта заслуживает отдельного описания.