Нет в архитектуре более сложной темы, чем частный дом. На первый взгляд, такая постановка вопроса не может не вызывать удивления. Чего только люди не строят, вплоть до атомных станций и небоскребов: вот уж где сложности проектирования становятся поистине небывалыми! А тут — дом на одну семью?
Углубляясь в вопрос, можно озвучить гипотезу, что в архитектуре существует только два базовых типа – дом и храм, берущих свое начало в глубочайшей древности. Все остальное многообразие сооружений – носит исключительно прикладной характер, решая конкретную утилитарную задачу, без которой, обойтись в принципе было возможно и, достаточно быстро устаревая.
Дом и храм – решали задачи вечные и насущные: обустройство настоящей и грядущей жизни человека, правильное регулирование общественной жизни. Если посмотреть всю историю архитектуры – все мало-мальски стоящее возможно свести именно к этим двум типам. Настоящее время внесло сумятицу и в эту сферу: и ее также затронули повсеместные эксперименты и профанация, сведение к банальному и внешнему, исказившие саму суть как жилища так и места служения вышним силам.
С лёгкостью примеряя самые различные формы, массовая архитектура, постепенно утрачивает традиционные смыслы, подменяя их категорией конкурентоспособности, как на архитектурных конкурсах, так и в офисах продажи недвижимости. И то и другое на истинный дом походит мало – достаточно взглянуть на нынешние бескрайние коттеджные поселки, окружившие крупные российские города. Тенденция эта вполне объяснима: иметь свой собственный дом мечтает большинство жителей нашей страны. По данным соцопросов, половина населения страны хочет жить в частном доме.
У меня такое желание тоже всегда имело место. Еще в начале девяностых я, подобно множеству людей в то время, начал строить собственный дом. Интернета в ту пору не было и в помине, журналов и каталогов – практически тоже. Идеи можно было почерпнуть либо из зарубежных фильмов либо из архитектурных наработок советской поры. Либо придумать самому на коленке, а после скрестить вместе все обозначенное выше.
Примерно так в ту пору все и строилось, советами знакомых и прорабов со стройки; плоды же профессиональной работы — в подавляющей массе своей вряд ли давали лучшее качество, позволяя, впрочем, избегать грубых и очевидных ошибок. Свой дом я таки построил и даже прожил в нем около пяти лет. Одной из причин продажи явилось унылое и безликое окружение, непредсказуемо выраставшее вокруг нашего участочка.
Такого же качества застройка массово плодилась по всей стране. Малоэтажный тренд начал активно осваиваться отечественным девелопментом в 90-е годы: объем малоэтажного строительства в 2014 году составил более 35 млн. м2, за последние 15 лет доля его ввода в эксплуатацию увеличилась в семь раз. К 2008 году только вокруг Москвы было заложено около одной тысячи коттеджных поселков, однако кризисы 2008 и 2015 годов заставили серьезно задуматься, будет ли и в этом случае путь России особым и каким должен быть российский частный дом XXI века?
Ситуация в российской отрасли жилищного строительства сегодня выглядит как большой вызов, требующий тщательного анализа и адекватных ответов. Сейчас, после первой волны масштабной строительной эйфории, уже понятно, что американская субурбия нам не светит. Она оказалась неэффективной ни в экономическом, ни в социальном плане даже в тепличных условиях североамериканского климата, инфраструктуры и экономики.
Развитие субурбии в США было связано с множеством специфических особенностей их жизненного уклада: политической децентрализацией, множеством локальных ограничений и установлений, моделью расселения и городского планирования. К примеру, в американских городах сеть улиц непрерывна и соединяет срощеннные в единую агломерацию города и поселения.
Замкнутых и огороженных коттеджных поселков нет и в помине, по закону многих графств запрещена даже постановка ограды перед домом. Общественный транспорт действует только в центре города, поскольку территория агломераций огромна, а потенциальный пассажиропоток ничтожен, чтобы сделать логистику окупаемой. Многие районы малоэтажной застройки приходят в упадок, ветшают, превращаясь в трущобы со всеми вытекающими социальными болезнями.
Не случайно, Европа на волне бурного послевоенного роста не пошла по пути США в этом направлении, сосредоточившись на плотной застройке средней этажности. Советский урбанистический мегапроект формировался совершенно иным образом – из деревни в город, в панельные многоэтажки, с упором на развитый общественный транспорт.
Малое количество въездов-выездов — свойство почти всех российских городов, дорожная сеть исторически строилась по принципу «застав», что обусловило неизбежность пробок при массовой автомобилизации. Однако, подобный фон отнюдь не ставит под вопрос актуальность отечественного малоэтажного строительства. Скорее он является вызовом для отрасли, предостерегая от безоглядного копирования опыта из иного контекста.
Одной из глубочайших проблем отрасли малоэтажного домостроения являются собственно качество проектного решения и способ его выработки. Только четыре процента построенных в России домов строятся профессиональным способом, лицензированными организациями по грамотным архитектурным проектам. Все остальное – остается на уровне девяностых годов: советы друзей, родни, руководителей строительных бригад: отнести к новому можно только путешествия по бескрайним просторам интернета в поисках подходящего бесплатного проекта.
К сожалению, именно путь копирования чужих, отнюдь не самых лучших решений, и является сегодня определяющим. Эта беда становится не просто частным делом конкретного домовладельца – нынешний способ строительства является прямой причиной будущей деградации застроенных территорий, вкупе с их обитателями.
Думал я на эти темы достаточно долго, в практическую плоскость мои отвлеченные размышления стали переходить уже после продажи дома. Постепенно собственный дом стал идеей фикс, его различные варианты постоянно прокручивались в моем сознании. Вызреть и оформиться в инновационный проект — случилось им в двух экзотических местах: Фанагории и Абхазии.
Приглашения потрудиться в Фанагории я был удостоен институтом археологии РАН. Работа была непыльной и интересной, именовалась она стратиграфией — я зарисовывал древние погребения, делал обмеры раскопок, фиксировал вертикальные отметки, выстраивал по ним разрезы, отмечал порядок расположения геологических пластов и культурных слоев с находками.
Вот таким то образом, работая то с рулеткой, то с нивелиром, я выстраивал в голове множество соображений по эффективным планировочным решениям жилых домов. По возвращении домой, положил идеи на бумагу, просмотрев заодно множество журналов и сайтов. Попытка подобрать проекты, которые понравятся лично мне, как потребителю, потерпела неудачу. Не нашел я нужных мне проектов среди океана очевидной примитивности и разнообразнейшего самовыражения. Однако, новая интересная задача мной уже была поставлена.
Дозревала эта задача уже в Абхазии, спустя четыре месяца. За две недели отдыха толстая общая тетрадь формата А4 была сплошь изрисована различными планировками домов. Мне была интересна зависимость планировок от пропорций дома, этажности, ориентации дома по солнцу и полудюжине прочих параметров.
Комбинаций получалось множество, поэтому логично пришла идея сделать онлайн-планировщик, в котором сам потребитель сможет самостоятельно, без дорогостоящих посредников, сформировать для себя эффективное проектное решение, адекватное его ожиданиям и возможностям.
По возвращении в Воронеж, я приступил к поискам человека, способного помочь в разработке эдакой штуковины. Составил список знакомых айтишников, встретился, рассказал, предложил, выслушал. Подумал, определился. Выбор мой остановился на молодом преподавателе технического университета, по имени Дмитрий Канин. И кафедра у него была подходящая — интеллектуальных систем проектирования. Познакомились мы с Дмитрием года за полтора до того, на одном из мероприятий нашего тогдашнего проекта «Урбонавтика».
Вскоре Дмитрий был представлен моему коллеге, наставнику и партнеру в нелегком труде инкубации инновационного предприятия профессору Петру Владимировичу Капустину. Процесс инкубации длился у нас года уже четыре, предприятие создавалось под проблематику развития территорий, на необъятном поле задач которой меня, понятным образом, более всего интересовала малоэтажка.
Перспективы сотрудничества мы обсудили. К тому времени большинство преград организационного толка были нами уже преодолены; мы определились также с названием, деятельностью и долями учредителей и стали готовить документы на регистрацию предприятия. Параллельно процессу организации, дорабатывалась концепция, делалась презентация, искались конкурсы, где проект можно представить, чему-то поучиться и что-то получить.
Задним числом не могу не сказать, что совершенно не представляю, как такой путь может пройти обычный вузовский преподаватель, пускай даже со степенью и патентами. Даже я, с моим немалым организационным опытом и упертостью, потратил около пяти лет к моменту получения на руки учредительных документов инновационного предприятия. Реального предприятия, с идеей, людьми и историей.
Не было только денег. Вуз, хотя и был основным учредителем, не дал ни копейки. Даже свою долю внес сделанной нами интеллектуальной собственностью. Ее оформили в виде ноу-хау и оценили в жалкие три с половиной тысячи рублей — как раз для закрытия доли вуза. С партнеров-учредителей тоже ожидать особо не приходилось — поди не стартаперы какие-то, которые последнюю рубашку сымут и карманы вывернут, а вузовские преподаватели со стажем. Тут психология иная, признаюсь со всем моим искренним уважением к вузовским работникам.
Под наш проект мы создали группы в нескольких соцсетях и начали светить его во всяких оффлайн мероприятиях. Наконец, что-то начало получаться. В марте наши проектные разработки по малоэтажному жилью получили два первых места по различным номинациям на большой региональной выставке Воронеж BUILD EXPO Event Hall.
По сути, мы затевали революцию в сфере архитектурного проектирования. Сейчас, процесс проектирования везде происходит в ручном режиме, как у нас, так и за рубежом. Такими же ручными инструментами, своего рода «электронными кульманами», являются нынешние графические редакторы, созданные еще в начале 1980-х годов.
Однако, современные технологии позволяют самому пользователю обеспечить многовариантность поиска наилучшего решения, дают возможность активно и непосредственно участвовать в формировании облика собственного жилища. Во многих других сферах использования больших данных (Big Data), кроме архитектуры, проблема хранения, аналитики и практического использования больших массивов информации успешно решается.
Грядущие изменения обязаны коснуться всего: типологии, способа выработки проектного решения, форм диалога участников процесса проектирования и строительства, хранения больших объемов данных, управления ими и извлечения из них знания, получения ответов на самые разнообразные запросы.
Для этого необходимы не нынешние сотни тысяч проектов на тысячах сайтов, а внятные математические модели и информационные технологии, способные правильно интерпретировать аналитические данные и выдавать решения, потребные конкретному потребителю. Нынешние глобальные тренды – персонализация и ориентация на конкретного заказчика с его бытовым укладом, образом и распорядком жизни, экономия ресурсов в настоящем и будущем, адаптивность к изменениям образа жизни, рыночная ликвидность.
Далее последовало участие в конкурсе инновационных проектов «Смарт -уикэнд» и казанском проекте «Стартап – сабантуй». В апреле мы представили три стенда Бюро средового проектирования на выставке «Строительство Черноземья». Еще два стенда были отдельно посвящены нашей инновационной разработке. Называлась она тогда EveryCAD. По русски — САПР для каждого. В конце мая у нас на руках уже были документы о госрегистрации предприятия. Можно было открывать счет в банке и начинать вести деятельность.
В июне 2014 года подали заявку на конкурс бизнес-проектов Высшей школы экономики HSE{14K}. Конкурс был международный, заявок было подано более трех с половиной сотен — из Москвы, Санкт-Петербурга, Краснодара, Ханты-Мансийска, Воронежа и даже из США. Наш проект вошел в число девяти финалистов. В финале у нас имелись неплохие шансы войти в первую тройку и получить финансовую поддержку. К сожалению, на этот раз удача выпала не нам. Однако очень хорошую школу подготовки и подачи презентации мы получили — в Москве с нами занимались самые разные специалисты, даже профессиональные актеры.
Уже в июле у фирмы появились первые, скромные заказы, денег с них были крохи, но мы постепенно обзаводились техникой, ставили задачи, искали любые возможности развития, где найти деньги. Документооборот начал резко расти. Мой старый ноутбук барахлил постоянно, принтера не было, нужно было делать множество распечаток и копий для заявок на конкурсы.
Одним из вариантов пополнения материальной базы стало участие в государственных программах. Так, по программе областной службы занятости, выделялись средства на обустройство рабочего места инвалида. Моя супруга имела третью степень инвалидности и немалый опыт работы в маркетинге.
Мы согласовали со службой занятости, что создаем под супругу рабочее место маркетолога, закупаем необходимое оборудование, а служба производит по факту компенсацию расходов. Денег на закупку я занял по всем своим знакомым, благо через месяц ожидался приход компенсации. Закупили, сдали платежки и накладные на покупки.
Неплохие условия субсидирования предложило вузовским инноваторам и правительство Воронежской области. Принесли мы и туда заявку. Специалист-куратор потребовал с нас, чтобы на момент подачи заявки весь фонд оплаты труда и налоги были оплачены, к тому же, обязал нас заранее провести затраты нашей доли участия в финансировании проекта. Иначе — документы не примут.
Что делать? Все, что смог, уже из семьи вытащил и по знакомым насобирал. Больше — просить совестно. Отнес один ноутбук назад в магазин, взял другой — попроще. Разницей как раз и закрыли налоги и зарплату, на оборудование деньги я все-таки изыскал. Зная, что будут проверять, спустя некоторое время купил точно такой же ноутбук взамен сданного, чтобы у будущих проверяющих не возникало претензий. Какие проблемы все эти комбинации принесут мне в будущем, я еще не предполагал.
Осенью команда наших архитекторов приступила к работе над линейкой прототипов проектных решений домов под разные задачи. Отдельные варианты мы готовили к российским и международным архитектурным конкурсам. Саму инновационную разработку также демонстрировали на разных инновационных мероприятиях, в надежде получить если не поддержку, так хотя бы обратную связь.
Только в ноябре наш проект был представлен сразу в четырех местах — на конкурсах стартапов «Next Level» в Воронеже и «Kazan Startup Week» в Казани, на отборочных комиссиях в правительстве Воронежской области и Фонде Бортника. Наконец, наши старания начали приносить плоды — в декабре 2014 года на нас обрушилась неслыханная удача.
Сразу обе заявки, поданные в августе, получили добро! О таком мы даже мечтать не могли. Полтора миллиона рублей субсидий на год на исследования и разработки. Эти деньги предоставлялись нам безвозмездно и должны были быть потрачены строго целевым образом — на покупку оргтехники, арендную плату, патентование и продвижение проекта.
В конце декабря миллион рублей уже лежал на счете, еще пятьсот тысяч — ожидались во втором полугодии — будущее и впрямь представлялось безоблачным. Да и сами мы на месте сидеть не думали; крутились, искали заказы — деньги на счете нас нисколько не расслабили. Сфокусирована наша работа была на двух основных задачах — создание прототипа системы онлайн-проектирования и его коммерциализация.
Режим жесткой экономии и учета каждой копейки я обозначил сразу же, на очередном собрании в фирме. Учредители были заметно расстроены тем, что заветный миллион не пролился золотым дождем на их головы. Моя позиция была четкая: золотые дожди в личные карманы — с заработанных денег. Что мы имеем сейчас — это крохи, не более. И пойти они могут только на развитие.
Чтобы уложиться в бюджет, зарплаты были установлены очень скромные: сам я, как директор и двигатель проекта, получал семнадцать тысяч рублей в месяц, сотрудники — чуть поменьше. Штат компании стремительно рос, вместе с ростом задач. В начале года у нас в штате было четыре человека, весной — шесть, летом — десять, к сентябрю — уже пятнадцать. Мы создавали новые рабочие места на фоне повсеместного падения рынков, массовой безработицы.
В областной газете я прочитал, что нашему правительству создание одного обычного рабочего места обходится в пятьсот тысяч бюджетных рублей. В инновационной сфере — эти расходы на порядок выше: многие миллионы рублей на человека. Мы же, за год создали пятнадцать мест — получилось сто тысяч рублей полученных субсидий в расчете на одно место. Причем, только в штате, не считая нескольких человек, работавших по совместительству, по договорам подряда.
Весной в нашем городе проходил тур отборочной сессии Фонда развития интернет инициатив (ФРИИ). Мы прошли через жесткое сито отбора и удостоились участия в программе предакселерации ИТ-стартапов. В апреле, разработка была удостоена золотой медали и диплома первой степени на региональной выставке «Строительство». К тому времени наш проект стал называться «HABITEK — система автоматизированного проектирования частных жилых домов».
ФРИИ выделил нам куратора, куратор — обозначил контрольные точки на ближайшие два месяца. Финал конкурса был намечен на конец июля, сулил он много вкусного — почти полтора миллиона рублей инвестиций и трехмесячную очную акселерацию в головном офисе ФРИИ, в Москве. Ради такого приза стоило сильно постараться.
В самый разгар предакселерационной горячки, над нами висело четыре серьезных задачи. Отчитаться перед областным правительством за субсидию; закрыть полугодие перед фондом Бортника и подать заявку на очередной транш; съездить в новый город Иннополис; выйти в финал ФРИИ и, если получится, попасть на акселерацию в Москву. Отчеты мы сдали, финансы выверили все до копеечки. Также все в порядке и с наукой, и с коммерциализацией. Я был доволен. Недаром десяток лет назад работе с отчетностью меня учили в швейцарском фонде, с присущей им дотошностью и скрупулезностью.
Последние четверть века в нашей стране новых городов вообще не строилось. В десятые годы были заложены два новых города — Иннополис и космодром «Восточный». Проблемы космодрома — всем известны. Идея создания города инноваторов под Казанью была мне известна с момента ее оглашения; отнесся к ней я с чрезвычайным скепсисом. Во-первых, потому что сам читал студентам лекции по территориальному развитию.
При советской власти, в среднем, открывалось до десяти городов в год; на эту задачу работали сотни проектных институтов. Сейчас от этих институтов, да и от всей отечественной теории градостроительства, ничего не осталось. Из новых городов советской эпохи, таких, как например, Тольятти или Набережные Челны, ныне практически все оказались в крайне проблемной ситуации. А тут — презентация нового города, да еще при известном нам всем уровне коррупции и социальной нестабильности.
Так что идея съездить и лично посмотреть результаты третьего года строительства инновационного города, меня вдохновляла. А тут, кстати, мои новые знакомые из Казанского технопарка высылают приглашение принять участие в международной конференции РИФ-Иннополис 2015. И еще одно событие там запланировано — торжественное открытие города Иннополис, с участием премьер-министра Дмитрия Медведева.
Чтобы успеть осмотреть город, приехал туда я много раньше начала официальной части мероприятий. Объекты осмотра, собственно, друг от друга — недалеко, все прочее — сплошная стройплощадка, а скорее — пустырь, на котором вовсю трудилась тяжелая техника. Но и построенное впечатлило. Первым бросился в глаза огромный семиэтажный цилиндр технопарка имени Александра Попова — самое высокое здание в городе. Недалеко за ним — ИТ-университет, связан надземным переходом с корпусами студенческого кампуса, через дорогу — огромный спортивный комплекс. Практически готовы были уютный жилой микрорайон, состоящий из многоквартирных домов и таунхаусов, здания школы и двух детских садов. Все это было пусто, людей ни на улицах, ни в зданиях, кроме персонала, практически не было.
Программа Форума была чрезвычайно интересна. Два дня работы, сотни участников со всей страны, полторы сотни докладов, несколько десятков секций. Узнал я там много полезного для себя — что позиции России на мировом IT- фоне выглядят достаточно впечатляюще: мы — номер один в мире по уровню проникновения мобильной связи; номер один — в Европе по числу интернет-пользователей, русский язык — второй, после английского, по популярности в мировой сети интернет.
Через три года почти все население страны должно иметь доступ к широкополосному интернету, а Россия должна стать крупнейшим потребительским рынком в Европе. Каждый третий работающий в нашей стране — занят в наукоемких отраслях экономики, более миллиона — работает в сфере, связанной с интернет-технологиями. Доход на одного работника в этой сфере почти в семь раз превышает показатели традиционных отраслей.
Городов — мировых столиц IT, в мире сейчас насчитывается с десяток. Две из них — в США, по одной — в Китае, Индии, Бразилии, Южной Корее, Германии, Испании, Малайзии, Великобритании и Израиле. Вот и у нас решили создать свои зоны прорывного развития — Сколково и Иннополис.
Ну, в Сколково я уже был, не сильно впечатлили меня его прорывы. Ассоциации были скорее сходны с космодромом «Восточный». Что было особо приятно, особо упомянули наших благодетелей — фонд ФРИИ. На сегодняшний день — крупнейший в Европе и третий в мире фонд посевных инвестиций в информационные технологии, активно работающий над созданием конкурентных отечественных продуктов и помогающий им в продвижении на глобальные рынки.
Еще из приятных новостей — были слова премьера о необходимости помощи этому процессу, создания комфортных условий ведения бизнеса. Ну, про комфортные условия с моей точки зрения, речь пойдет чуть далее. Сам Иннополис предоставлял действительно беспрецедентные условия будущим резидентам. В этом отношении он представлял собой идеальную площадку, несравнимую с вузовским инкубатором.
Спустя год, я еще раз посетил Иннополис, на сей раз с уже подготовленной заявкой и бизнес-планом. Наш проект вполне укладывался в набор требований, предъявлявшихся к будущим резидентам. Остались мелочи: выйти на заданную орбиту при помощи ФРИИ, сдать годовой отчет по фонду Бортника и с весны шестнадцатого года запускать процесс обустройства в Иннополисе.
Заочную акселерацию во ФРИИ мы прошли успешно, контрольные точки, в основном, выдержали, участие в финал — тоже оказалось удачным. Теперь мы ждали только официального подтверждения участия в осенней очной программе. Спустя месяц напряженного ожидания, мы его получили. Всего нас оказалось две дюжины финалистов. На тот момент наш проект оказался первым и единственным, попавшим в акселерационную программу ФРИИ, из Воронежа, да и вообще, из шести областей Центрального Черноземья. Это был реальный триумф всей нашей команды!
В дополнение к этому, Фонд Бортника обрадовал нас новостью, что с этого года наша Воронежская область принимает участие в софинансировании проекта. А это еще восемьсот тысяч рублей в конце года. С рынком работа у нас шла целый год: мы рассчитывали, при поддержке ФРИИ, на порядок увеличить наши продажи уже во втором полугодии. Для этого все складывалось — лучшие специалисты России в ИТ-коммерции, офис в Москве, деньги на продвижение.
Перспектива трехмесячной удаленной работы в столице требовала наведения порядка внутри компании. Хотя понятие порядка в инновационной компании — весьма относительно. У нас — развитие, а не функционирование, а развитие всегда неопределенно и неустойчиво. В августе-сентябре я уволил тех, кого давно собирался уволить; принял тех, кого считал необходимым в новых условиях. С собой в Москву я планировал взять еще двух-трех человек.
Когда через службу занятости я разместил объявление на несколько рабочих мест архитектора, я был поражен. К нам ринулся чуть ли не весь город. Молодые, со стажем, с опытом и без, готовые работать за очень небольшую плату. Рынок был мертвый, архитекторов отовсюду сокращали, рабочих мест не было вообще. Только у нас работы был край непочатый; да и фонд зарплаты на ближайшие полгода компании был обеспечен.
ФРИИ располагался на Серебрянической набережной, рядом с высоткой бывшей штаб-квартиры ЮКОСа — Земляной вал, пятьдесят, в престижном бизнес-центре Сильвер – сити. Сам офис ФРИИ — был огромен, занимая пару тысяч квадратных метров, наверное, весь седьмой этаж офисного центра.
Вся наша команда финалистов разместилась в одном большом зале, метров на пятьсот. На каждую команду полагалась пара столов, компьютеры у всех были свои. Было там все пригодное для жизни — кухня-столовая, спальные боксы, кабины для телефонных переговоров, туалет, душ, помыть, постираться. В цокольном этаже я обнаружил большой фитнес-центр. Этот факт чрезвычайно меня обрадовал — я сразу оформил карту на три месяца.
Поселился в Москве в давно облюбованном хостеле на Чистых прудах, во дворе Академии живописи, в высотном дореволюционном доме, где была студия известного живописца Касаткина. Там я всегда останавливался во время своих московских командировок. Ходу до офиса оттуда было полчаса, это как зарядка. Мои сотрудники тоже присмотрели себе подобные бюджетные гостинички. А обедать я приноровился в подвальчике вузовской столовки неподалеку — сытно и очень недорого.
Происходящее с нами очень напоминало сюжет фильма про голодные игры. Те же две дюжины участников, то же понимание, что к финалу останутся далеко не все. Если один-два — и то неплохо. В таком бизнесе смертность очень высока. Церемоний с нами не было. Сразу поступила вводная, что, если какой проект умирает — пусть умрет сразу, не мучаясь долго.
На каждую неделю, как и в весенней предакселерации, нам давали реперные точки. Работать приходилось до двух-трех ночи. Иногда я ложился спать на полу, в офисе, под столом, отодвинув в сторону кресла. Все вечера были заполнены учебными программами, выходные — тоже были рабочими.
Каждую неделю мы были обязаны выдвинуть и протестировать очередные гипотезы. Четко фиксировалось — каким темпом и куда кто движется. Отстающих — очень жестко третировали; передовикам — не давали расслабиться.
Наша разработка сразу выделилась на общем фоне. Продукта с такой технологической претензией не было ни у кого. Что было: сервисы для юристов, риэлтеров, банков, служб стирки белья, доставки ужина, продажи машин и много всего по мелочи.
В октябре я на неделю вырвался в Воронеж на очередную региональную строительную выставку, где наша разработка получила очередную, вторую за этот год, золотую медаль и диплом первой степени. Мы направили в Роспатент на регистрацию созданную интеллектуальную собственность — программу ЭВМ «Система автоматизированного проектирования малоэтажных жилых домов «Habitek»» и базу данных «Геометрическое представление интерактивных адаптивных прототипов малоэтажных жилых домов».
Другим важным успехом, целиком благодаря поддержке ФРИИ, стало участие в программе компании Microsoft. Наш проект им понравился, нас включили в партнерскую программу технической поддержки и предоставили облачный грант на услуги платформы Azure. На три года. К этому прилагалась возможность регулярных стажировок в корпоративном отраслевом акселераторе компании.
Переводя на простой язык, это означало, что вместо Запорожца нам дали в руки Мерседес. А именно, безграничные вычислительные и технические мощности расчетных центров Microsoftа. Технические проблемы, еще пару месяцев назад казавшиеся нам практически неразрешимыми, получали простой метод решения.
Первая же стажировка троих наших ребят в офисе Майкрософта на Крылатских холмах буквально нас окрылила. За пару дней ребята качественно переработали архитектуру сервиса, провели полноценное нагрузочное тестирование, смогли нарастить мощь сервиса и сделать его отказоустойчивым, доступным и масштабируемым — high-quality service, как сказали наши коллеги из США.
Обстановка в офисе опять вернула к памяти «Голодные игры»: рядом с рабочей комнатой стояли столы, обильно накрытые всякой изысканной снедью — подходи, бери, все for Free! На стенах висели плазмы, а на них быстро чередовались видеопрезентации перспективных майкрософтовских разработок. Было чему удивиться!
Запала мне в душу одна игрушка виртуальной реальности. Вроде Матрицы, но наоборот — красивая и сильная команда киборгов, все молодые, но разного пола и цвета — подавляет бунт, где-то на Камчатке. А кто бунтовщики? Некие «Предтечи», видимо безнадежно отставшие в борьбе за выживание с новыми хозяевами жизни. Ход игры не оставлял сомнений, на чьей стороне стоит участвовать, да и вообще, быть.
Через пару недель роли героев предложили и нам — в виде участия в интернет реалити-шоу. В нем три проекта-лидера должны идти бок о бок под пристальным взором ведущих, со всеми нюансами и проблемами их продвижения. На вершине, как положено, оставался кто-то один. Проблем у всех участников было немало. Вообще, без проблем бизнеса не бывает, тем более — инновационного, где все в тумане, неопределенно и неустойчиво.
Я в этой каше варился уже четверть века, привык. К ситуации выживания меня приучила еще срочная служба в гвардейской Таманской дивизии, где первые полгода я спал по паре часов в сутки, иногда — не спал по три-пять суток подряд. У моих партнеров не было опыта ни Таманской дивизии, ни бизнеса девяностых.
Отношения накалялись очень быстро. Продержались мы полтора месяца, на второй транш выйти не удалось. Причины — чисто субъективные. Людям хотелось спокойствия и стабильности, они открыто недоумевали, зачем все это происходит, что нехорошо так к людям относиться. Психологически было чрезвычайно тяжело, напоминая в чем-то финал Лукодонья; но тут мне было уже попроще — опыт, как-никак. Да и порчу, вроде, не наводил никто, как это уже имело место в моей практике.
Как-то, следуя в офис с обеда, я решил изменить маршрут и пройти чуть стороной. Иду во дворе обычного дома — пятиэтажка, дореволюционная, правда. Слышу — вверху звон колокольный. На подъезде — вывеска: храм Ильи Пророка, на Воронцовом поле, Московский Патриархат. Поднимаюсь наверх, внутри – вроде как квартира, иконостас, иконы кругом, пять бабушек, две девушки на клиросе и батюшка — статный, с преогромнейшей бородой.
Решил постоять немного, хотя дел — через край, опять до трех ночи. Постоял всю службу, три часа. Такой благодати давно не чувствовал, как на крыльях был. Вот этот храм меня все эти недели на плаву держал, без него — не представляю, как бы выдержал. Службы там не каждый день были, но как мог — ходил. Приходишь, будто в тебя из автомата стреляли, в упор, такие ощущения у меня тогда имелись. Стоишь и чувствуешь, как на тебе словно раны затягиваются.
С рынком дела обстояли непросто — поздняя осень: не самый лучший период для проектирования коттеджей. Заказов не было вообще, ни в Воронеже, ни в Москве. На рынке вовсю шел демпинг, интернет пестрел предложениями — «проект коттеджа за десять тысяч». Клиенты сбивали цены, делая процесс проектирования полностью бессмысленным. Решение могло быть только одно — сократить фирму до трех-пяти человек и сосредоточиться на полной перезарузке проекта. Заново переосмыслить модель, переписать коды, функции и отношения в команде.
В такой ситуации реально существовало только одно решение с моей стороны— предложение партнерам о продаже долей и выходе из бизнеса. Либо купить у меня мою долю и делать все, что им покажется правильным. Ни то, ни другое решение принято не было, поскольку это тоже выводило партнеров из состояния комфорта. У людей с ментальностью преподавателя отношение к бизнесу очень простое — фирму открываем, деньги идут; что пришло — по карманам.
Момент, когда проблему было можно решить, мы упустили, из акселерации — вылетели. Компания оказалась неуправляемой: как далее руководить, мне, как директору, стало совсем неясно.
Кураторы из ФРИИ всеми силами старались удержать на плаву тонущее предприятие, которое было на вполне хорошем счету и долей в котором ФРИИ владел. Нам твердили, что конфликты — дело обычное, по-другому — просто не бывает. Но по другому — уже никто не хотел. Хотели спокойной работы в уютном офисе, стабильной зарплаты, доброго и заботливого начальника, утирающего сопли и слезы.
Но у начальника, помимо утирания слез и прочего, своих проблем имелось предостаточно. И они — стремительно прибавлялись. Областное правительство отказало нам в софинансировании заявки с фондом Бортника. Сослались они на дату подписания договора с Фондом: 27.12.2014. И предусматривал он финансирование следующего, 2015 года. Все правильно. — Нет не правильно. Чтобы получить финансы на 2015 год, договор должен быть подписан именно в этом году, а у вас — на четыре дня раньше! Мы направили письмо от юротдела вуза за подписью ректора. В ответ пришла отписка за подписью руководителя департамента, что никаких денег мы не получим.
Обнаружились и претензии правительства к отчету по субсидии. Когда мы подавали заявку, специалист из администрации указал, что перед подачей заявки мы обязаны произвести нашу часть расходов по проекту. Это значит, если просим субсидию пятьсот тысяч, пятьдесят тысяч — должны еще сами потратить на технику и принести платежки и накладные. Мы это сделали.
Специалист из другого департамента сказал, что эти расходы учесть они не смогут. Так как мы произвели их до подписания договора. Нужно повторить эти расходы еще раз. На еще раз денег у нас не было, все было распланировано до копеечки, да и дважды покупать одно и то же оборудование было явно бессмысленно.
Но это еще цветочки. Когда мы подавали заявку, доллар стоит тридцать рублей. Когда получили грант, за пару дней до Нового года, он был уже под семьдесят. Соответственно, запланированное к покупке оборудование существенно поднялось в цене и, чтобы его купить, нам пришлось подсократить другие статьи расходов. В правительстве нас обнадежили, сказав, что этот вопрос будет улажен на момент сдачи отчета и, что никаких письменных заявлений не требуется.
На момент сдачи отчета дела предстали совершенно иным образом. Что некий перерасход в размере двадцати с лишним тысяч нужно вернуть. Мы с этим не согласились. Тогда нам пересчитали требования и выставили сумму к оплате уже более ста пятидесяти тысяч.
Это был уже прямой рэкет. Воронеж город тесный. Ряд компаний моих знакомых регулярно получают субсидии из бюджета. На руки им стабильно доставалась одна пятая часть, все остальное — уходило наверх. Понятно, что на одну пятую никаких технологических инноваций устроить невозможно, да это и не требовалось. Насколько я знаю, претензий к этим компаниям ни от кого никогда не поступало. А к нам вот — поступило.
Затем, валом пошли проверки и из других инстанций. Сначала — из трудовой инспекции, в ответ на жалобы сотрудников о задержке заработной платы. Далее — из полиции: почему мы заработную плату до сих пор не выплатили. К каждой проверке требовалось предоставить немало отчетности по списку из шестнадцати пунктов. Понимая, что эта эпопея надолго и что шансы на спасение компании уменьшаются в геометрической прогрессии я начал, как нас и учили во ФРИИ, тестировать иные гипотезы, что делать дальше.
Основных гипотез было две. Первая — попытаться перезагрузить предприятие. Новое юридическое лицо, новые партнеры, новая бизнес-модель. Большой путь мы уже преодолели, опыт был наработан, что делать дальше — мне было понятно.
Дорога в Иннополис — проторена, заявка подготовлена и получила предварительное одобрение; оставалось только запустить формальную процедуру. Перспективы переезда в Татарстан меня не пугали, семья тоже была не против. Я начал готовить новый бизнес-план, подбирать кандидатуры новых соучредителей и сотрудников в новое предприятие. Продолжать тянуть фирму с нынешним составом в нынешнем состоянии, смысла уже не имело.
Для проработки новых гипотез и моделей работы я обратился с предложением к руководству вуза о дополнительной и безвозмездной работе со студентами различных факультетов и курсов по теме подготовки стартапов и коммерциализации инноваций.
Идея была такая — студентам даются интересные темы; под моим руководством они эти темы прорабатывают; параллельно им передается личный опыт: по проектному управлению, тайм-менеджменту, командной работе, технике подачи презентаций и публичных выступлений.
Так как денег я не просил, начальство решило пойти навстречу. Студенты — тоже проявили немалый интерес к возможности создать личное портфолио и научиться чему-то дельному. Довольно скоро оформилось несколько групп; мы стали регулярно собираться, определяться с проектами и порядком работы, благо наработки подо все уже имелись.
Подоспели вскоре и очередные задачи. Весь прошедший год нашу компанию, в моем лице, не оставляли вниманием разнообразные проверяющие. И лично навещали, и в гости к себе приглашали. С осени опять новости — следственный комитет наш вуз проверяет. Со мной тоже желают побеседовать. Созвонились — оказывается, вместе с женой приезжать нужно.
Приезжали мы несколько раз. Допрос шел каждый раз часа по три-четыре. Сначала Галю допрашивали, потом — меня. С какой целью предприятие создавали, зачем жену на работу устраивал, где именно рабочее место располагалось, в какое именно время жена работала, с каких телефонов звонила. Где располагались, где какая мебель стояла, что по стенам висело.
Пересказывать все не буду, долго это. Разные версии по нам прорабатывались. И что рабочее место фиктивно создано; и что супруга на рабочем месте не могла присутствовать согласно трудовому договору; и что звонки с ее мобильного все это время из другой зоны проходили, а не из официального рабочего места.
Моя логика была проста — предприятие работать начало буквально с нуля: заказы, патенты, статьи научные. Медали на выставках, победы на конкурсах, гранты, акселерация, инвесторы. Я директор. Где, когда и кому работать — решаю сам. Это инновационное предприятие, а не склад. Сам — ночами-вечерами сижу за интернетом и бумагами. И жена по мере сил помогает.
Наконец, следователи докопались до того самого компьютера, который я когда то обменял на более дешевый, а после — приобрел вторично. Выявленному нарушению почти трехлетней давности они очень обрадовались – наконец-то появился повод серьезно меня зацепить.
Мой довод о последующей покупке и постановке на баланс фирмы аналогичного ноутбука во внимание принят не был. Не были приняты и во внимание результаты всех предыдущих проверок, зафиксировавших наличие того самого ноутбука, с теми же характеристиками. Мне было настоятельно рекомендовано признать ущерб и свою вину. Ущерб государству мне был насчитан на двадцать три тысячи рублей с копейками.
С этим я категорически не согласился. Логика моя была такая: главный учредитель у нас — государственный вуз. Сей вуз не дал ни копейки; через год его доля уже стоит семь миллионов. Это не моя цифра, это оценка ФРИИ, они по такой ставке у нас себе долю выкупили. Налогов мы за год — триста тысяч заплатили, зарплату людям — на миллион с лишним. Вся техника на баланс поставлена, включая тот бук, который был сдан. Эти аргументы тоже не были приняты во внимание, как мои личные отношения с вузом, отношения к делу не имеющие.
По моему делу работа идет почти уже год. Трудится несколько человек. На работе забрали всю оргтехнику — ноутбуки, фотоаппарат даже взяли. Вдруг и в нем что-то имеется. Приезжали домой с обыском. Четверо людей, в форме, с погонами. Пересмотрели все; какие-то черновики мои им приглянулись — забрали. В итоге два тома получились, по десять сантиметров толщины каждый. Себестоимость этой работы боюсь даже представить. Погоны, помещения, машины, связь. Все из нашего кармана.
Этот опыт тоже требовал своего осмысления. Не с точки зрения критики, а как социальный феномен. В бизнесе я уже четверть века, наблюдал многое и повсеместно. Один мой приятель бассейны строит, точнее, те самые чаши бетонные, которые впоследствии именуются бассейном. Работает он на субподряде; самому на госконтракт выйти нереально. Там по смете чаша стоит восемнадцать миллионов, мой знакомый делает ее за два с половиной. А госконтракт получает другой мой давний знакомый, сенатор, депутат и вообще, очень авторитетная в регионе личность; храмы строит, людям помогает. Другой мой знакомый — дороги строит. Ситуация там похожая.
Деньги чужие считать дело неблагодарное, я не про это. А про то, что в нашей стране за бюджетные деньги ежегодно строится множество объектов, взять хотя бы очень знакомые мне бизнес-инкубаторы и технопарки. Сколько и куда ушло во время стройки, тоже считать не будем, дело прошлое и не наше.
Вот построили, наполнили импортным оборудованием и нашими людьми. Из сотни технопарков в стране нет ни одного, который не работал бы в убыток. С инкубаторами — ситуация сходная. Не каждая птица, мечтающая о высоком полете, может долететь хотя бы до середины процесса, именуемого инкубацией.
А долететь — мало, нужно еще и пропитание добыть на том берегу. Наше инновационное предприятие стало первым и последним в вузе, создавшим реальные рабочие места, платившим реальные налоги на заработанные на реальном рынке деньги.
Прецедент было создан, свидетелей было немало; много ли еще инноваторов из вузовской среды захотят осваивать проторенные до них колеи и проходить непонятные квесты – вопрос скорее риторический. Словно некие умные головы создали механизм, в котором пробиться чему-то живому, растущему, не причастному к системе — весьма непросто. Перешибаются спины, отбиваются пальцы, ломаются судьбы. Это я не про себя, просто судеб много разных видел.
Все системы господдержки: инноваций, инвестиций, предпринимательства, занятости, сельского хозяйства, деятельность которых приходилось мне наблюдать достаточно близко, поддерживают в первую очередь себя лично: на долю непосредственных объектов поддержки достается значительно меньший ресурс и вообще, какой-либо интерес.
Объектами, как в моем случае, профессионально интересовались уже совсем иные структуры, у которых были свои планы и свои показатели эффективности. Обсуждать эту деятельность — дело не моего ума и не моего уровня; мое дело, насколько я его понимаю, – спокойно, шаг за шагом, ошибка за ошибкой, вставая-падая, понемножечку – но идти вперед.
Возбуждение следственных мероприятий сразу сказалось на моих делах в родном университете. Мне сразу было предложено написать заявление по собственному. Ссылка на больничный лист, на сына, на онкологию и необходимость долгого лечения эффект не произвели. Мне было предложено подписать уведомление о расторжении контракта в августе и заявление о переводе на ноль десятую ставки доцента.
Я все подписал: ведение тяжб с родным вузом в планы мои не входило. Как-никак, все время на хорошем счету: семь десятков публикаций за пять лет, пять благодарностей от ректора, патенты, две золотые медали и пять дипломов лауреата различных конкурсов. Наше предприятие фигурировало во всех отчетах, будучи де факто самым успешным из МИПов вуза, которые практически все существовали на бумаге.
Семь лет работы в вузе позволили протестировать ряд гипотез, выполнить ряд задач, что-то осмыслить и переложить в тексты. Для диссертации материал неплохой был наработан, со студентами других факультетов налаживалась проектная практика. С другой стороны, складывалось ощущение исчерпанности вектора развития в заданной системе координат.
Марш-бросок Хабитека, когда буквально за год-полтора мы проскочили огромную дистанцию, дал осознать, что нужно нарабатывать новые компетенции, строить новые модели и альянсы. И делать это уже не в вузе, а в другой, более гибкой среде. Поскольку я уже полгода в больнице, и лежать нам с сыном еще много более этого сроку, всю эту работу приходится вести в онлайн-режиме: рефлексию, тексты, учебу, контакты, переговоры.
В нынешнем мире все происходит быстро. То, что начали делать мы с Хабитеком, при любом раскладе скоро станет частью жизни, как, к примеру, Uber и маршрутизаторы, оставившие без компетенций таксистов с многолетним опытом. Еще лет десять, и прочие таксисты будут заменены другими носителями этой функции, более дешевыми и безотказными. В архитектуре, несомненно, тоже грядет подобный, очень некомфортный для подавляющего большинства участников рынка процесс. Откуда, из какой страны он придет, вопрос скорее открытый.