Waild waild West или мой прорыв на Запад

Дальние дали усиленно привлекали меня еще в детстве; этому весьма способствовало обильное чтение. Особенно я любил книги про мореплавателей и конкистадоров, открывателей новых земель. Большая карта мира висела у нас в коридоре: тут я, бывало, проводил целые вечера, рассматривая острова и проливы, горы и города. Зыбкость надежд увидеть это собственными глазами была мне очевидна в те, советские, семидесятые годы. Тем не менее, эти надежды меня переполняли.

Десятка через полтора лет — границы открылись, но мне уже было не до географии: я усиленно открывал, осваивал и завоевывал малый кусочек пространства вокруг меня, пытаясь еще понять, тот ли объект освоения привлек мое внимание. Читать и мечтать я не переставал, даже в новые, девяностые годы.  Свою работу я любил, отдыхом считал смену разнообразных видов деятельности. Отпуска для меня не существовало как понятия. До сих пор не могу представить, как можно куда-то уехать и лежать целый день на пляже. Или ходить, глазеть по сторонам, среди фотографирующей толпы. Если узнать, увидеть что хочется – есть книги, интернет, люди. На сей момент, — достаточно, дальше — посмотрим.

Мобильность — всегда была мне присуща, однако, просто так поменять Воронеж на заграницу или Москву — не тянуло. Каким-то нутром еще в то время я понимал, а сейчас могу подтвердить осознанно – смена географии внутренних проблем не решает. Вот если бы обозначилась конкретная тема, позвавшая меня, к примеру, на Чукотку — взвесил, посоветовался и, скорее всего, поехал. Но, жизнь раз за разом удерживала в родных краях; сила центростремительная превозмогала силу центробежную. Трижды судьба сама вытаскивала меня за рубеж: дважды – в Штаты, один раз – в ФРГ: каждый раз это было связано с моей работой, точнее, с постижением заграничного опыта в этой области; связано это было каждый раз с удачей, игрой случая.

В первый раз, изучать чужой  опыт мне выпало в Чикаго, весной девяносто девятого года. Это был последний год, когда Штаты принимали наших стажеров – вовсю уже шла война в Югославии. Местом стажировки был холдинг Inland Group, занимавшийся управлением недвижимостью, жилищным строительством и инвестициями.

Попал в Чикаго я волею случая: проходя как-то, где-то мимо телевизора, который я не смотрел уже пару лет и не смотрю вообще уже лет двадцать — я услышал о программе, по которой молодые управленцы могут бесплатно поучиться и даже съездить на стажировку за рубеж по теме своего бизнеса. Сначала я не поверил, что такие вещи возможны в нашем государстве той эпохи. Но оказалось – правда. Про программу тогда еще мало кто знал, аншлага не было. В этом был и большой плюс – практически не было случайных людей, которые массой полезли в программу в последующие годы. А в нашей группе люди были очень достойные и интересные. Условия учебы тоже очень порадовали – днем работа, каждый вечер – учеба, все выходные – за книгами и так полгода, с весны по осень 1998 года.

Дипломную работу все делали по теме своего бизнеса; моя работа называлась «Организация системы управления жилищным фондом г. Воронежа в негосударственной сфере». После полугодичного учебного марафона настал еще трехмесячный марафон усиленного изучения английского перед поездкой. Переводчика мне не предполагалось; я ехал один, без группы, с полным погружением в языковую среду. Это также явилось очень отрадной новостью.

Приключения начались сразу же после посадки самолета в Нью-Йорке. Из Нью-Йорка планировался полет в Чикаго, где меня должны были ждать в аэропорту. Организаторы поездки, экономя бюджет, взяли мне рейс через другой город, с пересадкой – так получалось дешевле. Но северо-восток США был в эти дни накрыт сплошными дождями, рейс задерживали. Я заволновался – на следующий самолет я однозначно не успевал; перспектива терять день стажировки и провести время в отеле — меня не радовала. Я попытался донести это до администратора, мне любезно улыбались, делали вид, что все понимают и передавали другому менеджеру. Довольно скоро моя речь стала беглой, уверенной и настойчивой. Я втолковывал им, что улететь должен именно сегодня и никак иначе; что бесплатный отель и ужин в ресторане — меня никак не устроят.

Избавились от меня просто – сказали, что есть еще рейс на Чикаго. Он гораздо дороже моего, но компания готова отправить меня без доплаты. Борт вылетает менее чем через час. Возможно, я на него успею, но очень вряд ли. Оказалось, самолет вылетал из другого аэропорта Нью-Йорка – Ла-Гардиа (LGA). Логистику Нью-Йорка я представлял достаточно абстрактно. Предложенный мне бесплатный талон на такси принял я без малейшего сомнения, равно как и переоформленные документы. На них я даже не взглянул, бегом отправившись выискивать назначенное мне авто. Минуты шли. Когда я вместил свое тело и багаж в бездонное чрево лимузина, до отправки рейса оставалось уже минут сорок. Таксист засомневался было, но его дело малое, талон на руках.

Мы рванули через автостраду Ван-Эйк на Гранд-Централ. Слева были трущобы Бруклина, справа — трущобы Куинса, все это безобразие было надежно прикрыто сплошной стеной дождя и брызг из-под колес. Двадцать минут дороги, быстрое прощание с таксистом, уверенным, что я вернусь обратно в JFK.

Пять минут — марш- бросок по аэропорту; вот и администратор, я кидаю документы и говорю номер рейса. А рейс – минут через десять. У нас бы такие штуки точно не прокатили. Смотрят они мои документы – и возвращают. — Что-то, — говорят, — в JFK не так оформили, надо обратно ехать, переоформлять. А следующим рейсом, поздно вечером, улететь. А я хотел лететь именно этим рейсом! Всех своих аргументов припомнить не могу, в них было больше страсти, чем логики, но они были услышаны.

Погрузили на рейс меня последним, буквально за пять минут до взлета; при этом — еще позвонив в Чикаго людям, должным меня встретить, сообщив им номер рейса и время прилета. Открытия меня ожидали и на борту. Приходя в себя от перенесенных перипетий, я попросил у стюардессы маленькую бутылочку красного вина. На перелете через Атлантику такие бутылочки раздавали бесплатно. Но рейс был внутренним и чего-то там бутылочка стоила. Отступать было поздно.

Из нетолстой пачки исконно русских денег — стобаксовых купюр, я извлек одну, торжественно вручив ее ошеломленной девушке. Судя по реакции, нечасто ей такие купюры передавали. Показалась девушка спустя минут десять-пятнадцать, разменять купюру во всем самолете — ей не удалось. Не в ходу видно были такие деньги в Штатах, не как у нас. Так что бутылочка была презентована как подарок от американской компании гостю из России. Я воспринял это, как вторую победу за первые сутки пребывания на чужой земле.

Встречали меня уже ночью. Аэропорт O'Hare Unternational, ночь, огни, хайвей до уютного пригорода Oak Park, где жили мои хозяева – Леонард и Салли. Леонард был юрист, Салли – риэлтор. Вот и уютный домик, вот мне представляют мою комнатку. Вот кухня, вот душ.

 

Спасибо очередной раз организаторам стажировки – подбор мест проживания был очень впечатляющ и вполне соответствовал моим интересам. Жил я не в отелях, а в принимающих семьях. Есть в Америке такая федеральная программа, по которой люди сами изъявляют желание принимать стажеров из-за рубежа. Все мои хосты имели отношение к недвижимости и относились к верхушке среднего класса. Среди них были юристы, риэлтеры, владельцы компаний в сфере недвижимости и страхования. Все имели особняки в очень неплохих пригородах Чикаго.

Один пожилой бизнесмен из страхового бизнеса жил в пятнадцатикомнатной квартире в небоскребе эпохи ар-деко, на берегу озера Мичиган. Каждый этаж небоскреба имел по одной квартире, двери из стильного лифта той эпохи открывались прямо в квартиру. В цокольном этаже — были бассейн и тренажерный зал, куда я забегал утром и вечером. Наверху – был роскошный пентхаус с террасой. Как раз во время моего проживания у пожилого джентльмена владельцы апартаментов решили почистить фасады, сделанные еще в двадцатые годы из известняка, достаточно потемневшего за протекшие годы. Собрались, приняли решение, распределили расходы – примерно триста тысяч долларов на каждого. При мне уже монтировались леса и начинались работы. Я вспомнил наши собрания и отношение наших собственников к общедолевой недвижимости.

Очень насыщенная практика была плотно ужата всего в один месяц. Первая неделя была посвящена ознакомлению с работой пяти небольших компаний в пригородах Чикаго, управляющих кондоминиумами. По дню на каждую компанию и на понимание ситуации: что такое пригород большого города, кто там живет, каким образом и в каких зданиях, как происходит управление зданием и как устроена работа управляющей компании. Как устраняются неполадки, как вывозится мусор, как решаются проблемы с жильцами и какого рода могут быть эти проблемы. Что представляет собой собственник такой компании, кто такой — управляющий отдельно взятым домом. Это было нечто вроде моментального фото; экспресс-знакомство с отраслью, реальными людьми и реальными ситуациями.

Следующие три недели — предстояло провести на объектах холдинга «Inland Group». В состав холдинга входило более полутора десятка компаний, занимавшихся строительством, реконструкцией, инвестициями, куплей-продажей, финансовыми услугами, страхованием, вывозом мусора и прочей многообразной деятельностью, имеющей отношение к сфере недвижимости. Основным объектом стажировки был кондоминиум Gordon Place Terrace 711 W, в Северном Чикаго. Незадолго до этого, старое многоэтажное здание из красного кирпича было по дешевке куплено компанией. К моему приезду ремонт был уже практически закончен, здание населялось нанимателями и покупателями апартаментов. Изюминка состояла в том, что арендная плата и платежи по кредиту – были примерно одинаковы. Но, взяв кредит, ты становился будущим собственником квартиры и имел совершенно другие права в кондоминиуме.

Первые дни я провел с рабочими, приводившими в порядок различные компоненты большой системы и осуществлявших эксплуатацию комплекса. Вся производственная цепочка была показана с самого низа. Далее я узнал, что такое джентрификация. Россия даже сейчас находится на третьей стадии процесса урбанизации, а Соединенные Штаты — перешли уже на пятый уровень, представляя собой практически лабораторию территориального развития. Многие процессы, которые сейчас у нас только зародились, там можно изучать уже на финальных стадиях, буквально «под микроскопом». Многое из увиденного мной в ту пору, заставило серьезно задуматься и вернуло через десяток лет в стены альма-матер — архитектурного факультета Воронежского ГАСУ. На сей раз, уже в качестве исследователя и преподавателя.

В России в девяностые годы началась и  сейчас активно идет массовая субурбанизация, то есть интенсивная застройка пригородов коттеджными поселками и многоэтажными микрорайонами. Америка этот этап переварила и оставила позади. Бескрайние малоэтажные пригороды массово и тихо стагнируют; многоэтажные кварталы социального жилья давно превратились в трущобы и места, в массе своей, небезопасные. Городская ткань крупных городов, так называемый «внутренний город» (Inner City), также в свое время подверглась стагнации и превратилась в трущобы. В девяностые годы начался обратный процесс переселения среднего класса из малоэтажных пригородов  в среднеэтажную застройку внутри городской черты – та самая джентрификация. На этом рынке холдинг активно работал.

 

Одним из самых прибыльных направлений  деятельности Inland Group был редевелопмент пустующих производственных зданий, занимающих огромные площади в Inner City Чикаго. Интерьеры и фасады зданий — сохраняли прежний вид, полностью менялось инженерное оборудование, планировка, окна. По закопченному кирпичу и бетону в интерьерах проходили пескоструйным аппаратом: на выходе получалось очень комфортабельное жилье в модном стиле Loft. Зачастую начало продаж требовало только обустройства пары-тройки типовых апартаментов и офиса для работы с клиентами, прибыльность бизнеса составляла сорок процентов годовых.

А начинала компания, как часто случается в Штатах, с нуля. Трое молодых приятелей, бывших школьных учителей, решили организовать свое дело. Начало их бизнеса совпало с концом семидесятых годов, в глухое и депрессивное для американской экономики время. Первые попытки и первые несколько лет были, как часто случается, неудачны. Собственно бизнес начался с примитивной схемы — покупки квартиры в кредит с последующей сдачей ее в аренду. Этими платежами погашали проценты по кредиту. Далее – купили другую, третью, далее – начали приобретать и ремонтировать дома в депрессивных районах, сдавая и продавая квартиры в них, далее – появились дополнительные услуги и направления.

Бизнес рос, шишки набивались. В Штатах к этому принято относиться спокойно, у нас — по голове не гладят, в чем я лично имел возможность неоднократно убедиться, отрабатывая различные гипотезы и модели. Опытом и методами коллеги делились охотно, искренне высказывая надежду, что на абсолютно пустом рынке России получится сделать не менее удачный проект, чем в конкурентном Чикаго. Кураторство стажировки осуществлял непосредственно один из соучредителей и топ-менеджеров холдинга, Николас Хелмер, совместно с президентом всей компании Дэном Гудвином. Сами они на наш дикий рынок не стремились, имея прецедент работы с украинской недвижимостью.

За несколько лет до этого, в начале девяностых, холдингу было предложено купить за смешные для Америки деньги постсоветский многоквартирный элитный дом в Ялте, недалеко от берега моря, почти достроенный в конце восьмидесятых и разделивший судьбу всей страны. Сделка выглядела очень перспективно, объект был приобретен, подключен к сетям коммуникации, разработали план обустройства и продаж апартаментов.  Уже в процессе работы обнаружилось множество нюансов – к примеру, электричество и горячая вода в Ялте подавались, как правило, с ежедневными перебоями. Ни о каком выходе на рынок элитной недвижимости с такими нюансами и речи быть не могло. Объект вернулся к прежнему депрессивному состоянию, а инвесторы зареклись работать с постсоветским рынком.

Система взаимодействия с собственниками жилья в американской действительности, на удивление, оказалась практически идентична тому, что по наитию, буквально «на ощупь, по кирпичику», создавалось в Воронеже. Также была управляющая компания, были ТСЖ, была их некоммерческая ассоциация, были некоммерческие проекты по социальным направлениям, получавшие серьезные льготы, субсидии и преференции. Вместе с тем, было вполне очевидно, что российская реальность не позволит прямо скопировать чужой опыт.

В последнюю неделю стажировки я был ознакомлен с работой центрального офиса компании. Это было огромное трехэтажное здание в офисном пригороде Oak Brook, постройки еще годов семидесятых.  В свое время компания удачно купила по дешевке этот объект и приспособила для своих целей, собрав под одной крышей все свои компании. Система управления поразила своей демократичностью. Руководство размещалось в достаточно скромных кабинетах, включая основателей компании. Никаких тебе столов буквой «Т», никаких задних комнат с кожаной мебелью и буфетом. Для собраний имелось помещение, две стены которого были сплошь из стекла. Там было все необходимое – мебель, мультимедиа, офисная техника, если что нужно оперативно распечатать. При надобности, любые сотрудники могли забронировать комнату в порядке очередности, те же условия распространялись и на высшее руководство. Все обращались друг к другу по именам, для сотрудников везде были предусмотрены кухоньки с бесплатным молоком, кофе, чаем, сливками, сахаром. Мелочи, вроде. И еще много там таких мелочей присутствовало.

 

Рабочие дни были насыщены до предела. Днем – слушал, говорил, читал, впитывал в себя все, что видел вокруг, вечерами – подводил итоги прошедшего дня. Вечерами — часто приглашали  на самые разнообразные мероприятия. Однажды довелось играть в большой теннис с местным раввином. После игры, был даже удостоен приглашения на праздник в синагогу. Раввин провел по синагоге, показал место, где свитки Торы хранятся. Отношения со старшим поколением складывались чрезвычайно интересно. Напротив, посиделки в ресторанах с местной молодежью — вызывали только разочарование своей пустотой. Говорить было абсолютно не о чем – спорт, ток-шоу, музыка.

На одном из корпоративных мероприятий познакомился с очень симпатичной женщиной —  лет за сорок, выглядит на двадцать пять; Америка, у них это дело обыкновенное. Разговорились – оказалось она глава фирмы, которая в холдинге за инвестиции отвечает. А супруг ее, далее из беседы следует – индус, инженер-конструктор, в фирме SOM работает. Ну, я эту фирму реально со студенческих лет знаю, пошел дифирамбы петь, какие они молодцы и как классно строят. В общем, звонит она супругу и приглашают меня завтра вечером домой — кофе попить.

После обеда отпрашиваюсь в фирме, еду в чикагскую центральную библиотеку. Библиотека вся в наворотах, стиль постмодерн; мимо не пройдешь. Спрашиваю все про фирму SOM, несут мне кипу красочных альбомов; сижу, изучаю, ищу фамилию инженера, где и что строил. Дом, куда меня пригласили в гости, тоже их фирма строила, а конструкции — он проектировал. Найти дом оказалось несложно – от библиотеки минут двадцать пешком через центр, дом на восемьдесят четыре этажа, в форме трилистника с закругленными концами, на самом престижном месте в городе, на мысу, за которым — бывший военный пирс, сейчас – центр развлечений, Navy Pier. Весь фасад – сплошное остекление, кругом – панорама города, парк, озеро Мичиган.

Захожу внутрь – огромный холл, ресепшен как в премиум отеле, кругом – одни индийцы. И обслуга и жильцы. Оказалось, один из самых дорогих небоскребов Чикаго целиком принадлежит индийцам. Внутри – все для автономной жизни; химчистка, прачечная, парикмахерская, фитнес-центр, магазины. На ресепшене пропустили меня вверх, жили они практически на самом верху. Захожу внутрь, меня хозяйка встречает. Приглашает войти, я начинаю обувь снимать; – что вы, в Америке обувь не снимают! — Так я русский, у нас по другому нельзя! Тут индиец, супруг встрял в беседу, – и у нас в Индии в дом в обуви не заходят, это же Америка, где здесь культура!

Хорошее начало беседы. Сразу повели смотреть коллекцию элитных коньяков. За осмотром пришел черед дегустации. Всего понемножку и похорошело сразу. После – провели по квартире. Он, как строитель, для себя объединил пару соседних типовых апартаментов в одно уютное гнездышко на полдюжины комнат. Про виды из окон я уже говорил – дух захватывает.

Прошли, насмотрелись, присели: разговор зашел об архитектуре. Я про одно здание вспоминаю, – ну как мне оно нравится! — Так я же его лет двадцать назад в Эмиратах строил! — А еще вот это здание замечательное, — тычу пальчиком в картинку. — А это тоже мой проект, это мы в Австралии строили. А это – мы вместе делали с другом из Бангладеша. Мы с ним в Штаты практически в одно время приехали, после войны, годах в пятидесятых. Английский — три слова, красное пятно на лбу, одежда наша, национальная  — «Дхоти курта». А сейчас бюст моего друга в холле Сирс-Тауэр стоит, недалеко отсюда, хочешь, съездим, наверх поднимемся? Самый высокий небоскреб в Штатах, конструкции – этот мой друг проектировал. — Да был я уже там недавно, — говорю. — Ну посидим еще здесь, наверх в ресторан сходим. Он на крыше у нас и крутится вокруг оси понемногу. Лампочек там нет, в зале – одни свечи. Вот как солнце будет заходить, сходим. Сын у меня тоже на инженера выучился, вон видишь там к югу в паре километров трехэтажные кондоминиумы? Они там и живут, с семьей, квартиру купили, место хорошее. Карьеру в Америке хорошо делать, если всерьез на работу настроен. Сам кстати, перебираться к нам не думаешь? Наших с Индии – видишь уже сколько вокруг? Все с нуля начинали, многие доросли до президентов компаний. Вот какое здание себе построили и не одно оно такое в Чикаго.

 

С русскими — тоже неоднократно пришлось пересекаться в самых различных ситуациях. С одним из них, Давидом, судьба столкнула меня на первый же день стажировки в холдинге. Советскую жизнь Давид вспоминал с заметной ностальгией: Баку, неплохая трехкомнатная квартира, многонациональный двор, где каждый вечер кто-то что-то отмечал под раскидистым деревом; пиджак в шкафу с вечной заначкой в триста рублей в потайном кармане; по выходным – друзья, «Москвич», дача, шашлыки. Все было как у людей, и работа не то, чтобы особо напрягала. В конце семидесятых в загранпоездке Давид спрыгнул за борт теплохода, доплыл до берега и смог как-то обустроить свою жизнь в новой реальности.

Ныне он трудился прорабом; подопечными Давида в основном были лица с очень темным цветом кожи. О новой жизни он говорил со значительно меньшим энтузиазмом: была здесь своя непростая специфика, примеры чего были мне приведены во множестве. Непростые ситуации, совершенно нетипичные для России, повсеместно присутствовали в отношениях с подчиненными, коллегами,  начальством, соседями, соотечественниками: везде приходилось держать ухо востро и нос по ветру. Я, со своей стороны, поделился рассказами о жизни в новой России, своей работе, моих впечатлениях о США; рассказал также о знакомстве с индусом и его очаровательной супруге. История заставила Давида сделать паузу: он задумался и засопел.

— Да, с индийцами я тоже сталкивался, где сейчас индийцев нет! Везде они, как и китайцы. Устроится один, просит немного, тянет за троих, все в срок, все точно. Через год-другой глядишь — уже группой руководит; скоро в группе еще индийцы появляются. Работают незадорого, тянут за троих, все точно в срок и без приключений.  Вот так они и до начальников, до вице-президентов дорастают, компании собственные открывают. А наши что? Устраиваешь своего русского, по знакомству, или дело какое с ним затеваешь, так он уже через месяц-другой за твоей спиной чудеса разные крутить начинает. Карьеру из наших — мало кто делает: так, найдет работенку и держится, пока не выгонят.

— Вот этого выгони, попробуй, — Давид кивнул головой в направлении негра необъятных габаритов, неторопливо подметавшего неподалеку. Мы перешли на русский. — Эта свинья однажды так стену покрасила, что все сдирать пришлось, со шпаклевкой вместе. Я объясняю ему ситуацию, что так работать нельзя. На завтра, на объект сам Ник Хелмер приезжает, — ты что, Давид, извинись немедленно! Не может красить — пусть носит, подметает, монтирует. Он уже жалобу на компанию написал про дискриминацию по национальному признаку, судов и штрафов нам только не хватало! Как мне после объяснили, в Чикаго, да и не только, существовали обязательные квоты на трудоустройство различного рода меньшинств: негров, мексиканцев, геев, лесбиянок, больных СПИДом, инвалидов и проч. Любая контора, государственная или частная, была обязана эти квоты соблюсти, их невыполнение грозило серьезными санкциями.

 

Разных ситуаций было немало, что-то — вызывало грусть или досаду; многое — откровенно восхищали. Дочка владельца одной из компаний по недвижимости постоянно приглашала меня на всякие тусовочки и знакомила с разными людьми. Как-то пригласила в гости к своему бойфренду, как это у них называется. На ее розовом кабриолете с открытым верхом мы заехали в дебри внутреннего города. Мимо – обшарпанные стены, граффити, мусор, пустынные улицы с грязными старыми авто. Закрытые давно заводы, магазины, кафе. Застарелая пыль на стеклах. Пешком в тех местах не гуляют.

И вот заворачиваем мы к брошенному заводскому корпусу, один негр-охранник сидит, непонятно что и от кого охраняет. Людей на улицах нет. Ведет нас точно как в фильме «Сталкер»  – через пустой цех, дальше вверх на третий этаж по лестнице с ржавыми перилами. Со стен вокруг слоями облупленная краска слезает. Весело. И железные двери кругом. Одну открыл, другую закрыл. Дошли. На третьем этаже – студия того самого бойфренда. Очень весело. Посреди пустого завода.

Заходим внутрь в эту студию. Стены, колонны – бетон со следами копоти и ржавой арматуры. Ну, пескоструйкой слегка местами прошлись. Потолки метров пять высоты – производство было, как-никак. И окна с пола до потолка по всем стенам. Окна – современные. В километре – деловой центр Чикаго, панорама небоскребов на миллион долларов, да еще и на закат солнца. Помещение треугольное, вход – в середине одной стороны, в углу напротив – подиум. Там же – кровать-аэродром и вид на чикагские небоскребы. Слева Джон Хэнкок, справа Сирс Тауэр (бывший, сейчас по другому), между ними – поменьше, этажей в шестьдесят.

Снял он эту халабуду, метров под триста общей площади, за сущие гроши на большой срок. Такие же гроши охране приплачивает за круглосуточный просмотр телевизора и  периодические проводы гостей наверх. В студии присутствовали все функции – жизнь, офис, склад готовой продукции. Продукция – галстуки премиум-класса, долларов по триста-пятьсот за штуку. Дизайн ему в Англии делали, материю и нитки из Франции и Италии поставляли, шили китайцы в сараях на окраине Чикаго, а сеть партнеров делала дистрибуцию по всему миру. Он осуществлял через интернет координацию всего этот процесса, а для души снимался в разного рода рекламе. Вот, кстати, журнальчик на столике, – посмотри! – Это Джон тут прыгает с волшебной палочкой! Сам столик – ржавая вагонетка с железной дороги высотой в полметра, на ней – стекло полтора  сантиметра толщиной, смотрится очень стильно. Ну и все интерьеры в таком вкусе – винтаж с помоек, указатели улиц Нью-Йорка на колоннах висят.

 

Еще одна хост-семья произвела на меня большое впечатление. Престижный пригород в северном Чикаго, заборов и калиток нет: газон, дорожка, лесенка, терраса. Входные двери – все из стекла, на замок принципиально не запираются. Как-то отъехали мы на пару кварталов, мороженого покушать. Паркуем машину. Ключ – в замке зажигания оставлен, сумка с видеокамерой – на заднем сиденье. Кабриолет, верх открытый. Спрашиваю, — не унесут? —  В этих местах, Игорь, воры не водятся.

Прихожу с работы пораньше, хозяев нет, двери – открыты. В доме – два лабрадора, бегом ко мне. Потрепал по мордам, пошел наверх в свою комнату. Глава семьи, Уэйн – бывший чемпион штатов по плаванию. Тридцать четыре года – все, конец карьере. В тренеры идти не захотел, платят мало. Пошел в недвижимость, рискнул, поднялся. Как и все, по голову в кредитах – там без этого никак нельзя. Пригласил в свой офис, рассказал про бизнес.

— Видишь, — говорит, — люди сидят? Все очень умные, все меня умнее. Зарплаты я им большие плачу. Я им плачу, а не они мне, понимаешь! Они умнее меня, а на меня работают!  В бизнесе просто умным мало быть, нужны другие качества, как в спорте. Сил нет, дыхание кончилось — а ты плыви, будь первым. Что ты от бизнеса хочешь? Денег, интересной работы? Те, кто наркотиками торгует – у них и деньги есть, и работа как в кино. Только долго они не живут, а если сядут, то очень надолго. Главное – среди каких людей ты находишься. Окружай себя людьми, за которыми нужно вверх тянуться, на пару голов выше тебя. Тогда, может быть, научишься чему-то. Умствовать в бизнесе особо не надо, главное – здравый смысл! Чем наша страна хороша? Ты можешь быть хромым мексиканцем из трущоб, а к сорока годам забраться на самый верх. Думаешь, мало у нас таких? Главное – куда ты движешься и какие люди тебя окружают!

Действительно, он и сам был живым примером этому.  Его сыну — было лет за тридцать. Сам вырос в приличном районе, закончил хороший университет в Чикаго. Работа его была – развозил почту по домам на велосипеде. Весил он центнера под полтора, сколько помню, обычно спал он долго, часов до одиннадцати дня. Жил — с родителями, хотя в той среде это считается моветоном. Интересно узнать, чем он сейчас занимается.

Как то супруга Уэйна после работы засобиралась к знакомой в Эванстон, цветок отвезти. — Игорь, а ты был в Эванстоне? Со мной не хочешь проехаться?  Поехали. Эванстон, это еще дальше на север от Чикаго, наверное, самый престижный пригород. Заехали, вручили, чайку попили – вечереет. – Игорь, ты про храм Бахаи слышал? Он недалеко, поедем? Минут десять, доезжаем до холма. Рядом речка, в озеро Мичиган впадает, холм – весь в цветах и фонтанах. Эдем. Наверху – храм. Построен из бетона, выглядит  — как из кружев.

Зашли внутрь, смотрим: сквозь кружево все вечерним солнцем залито. Красота – с ума сойти можно. Ходим, смотрим по сторонам. Смотрю, кто-то идет ко мне, улыбается, здоровается. И ненавязчиво все так. Пару слов — про храм, пару слов — откуда? Узнал что из России, еще сильнее заулыбался. — Библиотека, — говорит, — очень хорошая у нас. И на русском имеется. Хотите посмотреть? Можете с собой взять, что понравится. Есть время? Можно фильм о нас посмотреть. Тоже на русском. Вы одни в зале будете, тихо, спокойно, музыка — устали, наверное, за день на работе? Действительно, устал. А в таком месте — сесть и навеки поселиться. Рай. И люди, как ангелы: все им важно, все им интересно, всюду позаботиться о тебе желают. — Спасибо, хочу погулять, посмотреть. – Всего доброго, если что понадобится или вопросы будут, дайте знать.

Гуляли мы еще с полчасика и внутри и снаружи, пока совсем не стемнело. Тот самый ангел во плоти — все время был не близко, но в поле зрения, как вышколенный менеджер в очень дорогом бутике. Чувствовалось, подними я руку – тут же рядом воплотится, как джинн из бутылки. Профессионально люди работают!

 

Поскольку вращался я в определенной среде, безусловно, впечатления мои от Америки были очень красочны и весьма односторонни. Первую неделю меня возили туда и обратно на хозяйском кадиллаке, из окна которого я лицезрел очень красочные виды. День на седьмой — с кадиллаком что-то не срослось. Мне отзвонились, попросили добраться домой на метро. Метро в Чикаго надземное, как его строили, хорошо описал Драйзер в трилогии о Фрэнке Каупервуде. С красной линии из северного Чикаго, пересел на зеленую — в Оак-парк. Названия станций звучали как музыка; стекло и гранит пролетающих мимо небоскребов — радовали глаз. Надземка располагалась на уровне второго-третьего этажей и, когда она на скорости огибала очередное здание, казалось, что этот-то угол мы уж точно стешем: насколько близко проносились вагоны.

И вот даун-таун позади, мы врываемся во внутренний город. Мне сразу становится плохо. Реально плохо: даже в кино я не предполагал таких контрастов. Сразу, без оттенков и градаций, насколько видит глаз, были грязные, обшарпанные двух-трехэтажные здания с линялыми вывесками и всяким сбродом на улице. На первой же станции метро эта публика изрядно пополнила вагон, насытив его разнообразной речью и ароматами. Я скромно сидел в своем костюме-тройке с кожаным портфельчиком на коленках и вспоминал американские фильмы конца семидесятых, типа «Воинов». Что обычно в таких случаях может происходить, как себя при этом вести. Меня обильно инструктировали перед отъездом на всякие разные случаи. Данный кейс — оказался несправедливо обойденным. Было мне действительно очень некомфортно. Тем не менее, до своей станции я доехал спокойно, сохранив костюм, галстук и кожаный портфель, произведший несколько лет спустя, при первом знакомстве,  неизгладимое впечатление на мою следующую супругу.

Район, где я жил первую неделю, был очень респектабельным, много лет в нем прожил всемирно знаменитый архитектор Фрэнк Ллойд Райт. Там им было построено множество особняков и пара храмовых зданий. Однако, в первые несколько дней моего жития, здесь случился со мной еще один казус. Сразу же, обосновавшись, я завел привычку по утрам и вечерам выгуливать хозяйскую собачку, бегая с ней трусцой. Хозяевам эта привычка чрезвычайно импонировала. Окрестности — того стоили, камера у меня была еще тех времен, пленочная. Фотографировал я беспрестанно. Дома здесь действительно были красоты невероятной — можно было изучать всю историю мировой архитектуры. Присутствовал романский стиль —  этакие средневековые замки, в изобилии — эпоха Возрождения, немецкая и французская готика, колониальная классика, вплоть до модерновой архитектуры. Самым экстравагантным особняком Оак-парка был «Шлем Дарта Вейдера», как его сразу окрестили местные жители, категорически не принявшие агрессивные модерновые изыски на фоне вечной классики.

И вот, теплым апрельским вечерком, когда все начинало расцветать и пахнуть, мы загулялись с собачкой и я, каким-то третьим чувством, ощутил, что что-то здесь не то. Вроде и названия улиц те же, и дома почти такие же. А атмосфера — другая. И на домах граффити. И люди сильно загорелые и все на корточках, группами по углам сидят. И машины другие, давно немытые, с битыми боками. А тут и солнышко уже за крыши заходить начало. И люди на меня смотрят внимательно, ожидаючи чего-то. Видать, не часто у них разные люди собачек выгуливают. Ну, я с собачкой сам к ним подошел, поздоровался, пару вопросов задал, спрашиваю, как куда пройти. Послушали, показали. Я номера домов запомнил, минут черед десять уже дома был. Спрашиваю – что это за район такой? Оказалось, не ту дорогу я перешел и не в тот район попал. И недвижимость там недорогая и люди там — недружелюбные. Белые туда даже днем не ходят – небезопасно.

Несколько дней спустя, в кафе на ланче, меня познакомили с местным полицейским. Я поделился с ним той ситуацией и спросил, где можно гулять в Чикаго. Ответ был лаконичен. В центре города – везде и круглые сутки. Сразу за его черту мне было настоятельно рекомендовано не соваться даже днем. Метров пятьсот может быть я и пройду. Больше вряд ли – что-нибудь обязательно снимут, отберут, набьют. Нет, попробовать можно, если желание такое имеется. Не имелось.

 

Возвращался в Россию я уже без особых приключений. Вылетели мы из Чикаго посреди ночи, в четыре утра — пересадка в Нью-Йорке, после обеда — рейс на Москву. В запасе имелось почти десять часов для быстрого знакомства с городом. Ныряю в метро: всего-то час ходу и я в центре Манхеттена. Выбраться на поверхность решаю в районе легендарной Уолл-стрит в Южном Манхеттене. План у меня имелся следующий – обойти деловой район, спуститься вниз, к парку, к оконечности мыса с видом на ту самую статую; далее подниматься вверх по Бродвею через Таймс-сквер до Централ-парка. А оттуда, на метро — обратно в аэропорт.

Надо отметить, что Нью-Йорк я знаю неплохо – архитектор, как-никак. Здания, улицы, районы, историю. Что мне надо увидеть, представляю достаточно отчетливо. Реальность, как всегда и бывает, внесла свои решительные коррективы. В пять с небольшим утра, поднимаюсь из грязно-белых глубин нью-йоркского подземелья навстречу свежему дыханию океана, еще не затронутому утренним смогом. Выход из метро, на Фултон-стрит, в районе нижнего Бродвея — оказался обыкновенной дырой в стене обычного засаленного здания. То, что предо мною предстало, на улицу походило весьма отдаленно: это был скорее переулок — узкий, похожий на фабричный. Напротив — был какой-то длинный кирпичный сарай, рядом — мусорные баки, бомжи, спящие на картоне: их лица были столь грязны, что цвет кожи различался с трудом.

Под стать лицам оказались и здания: к сараю примыкала некая пластина о двадцати этажах, причем фасад был узенький, метров шесть-семь, вряд ли больше; а вглубь здание тянулось метров на двадцать.  Сработана была боковая сторона здания из грубо уложенного, неоштукатуренного, темно-красного кирпича, будто бы насквозь пропитанного копотью и пылью. Напротив, главный фасад словно попытался сосредоточить в себе все мастерство его создателей – снизу и доверху, он был густо покрыт разнообразным декором из камня и бронзы, что сделало его скорее похожим на праздничный торт, чем на произведение благородного искусства архитектуры. Как и на боковом фасаде, неумолимое время оставило и здесь свой изрядный след: это была отнюдь не благородная патина седой старины, а грязные потеки кислотных дождей и уличного смога, въевшиеся не только в здание, а и во все, что его окружало. Ожиданий встретить в это время людей в костюмах у меня, понятно, не имелось, однако первое впечатление от Нью-Йорка полностью перевернуло мои представления, даже после виденного в Чикаго.

Оглядевши Уолл-стрит с окрестностями, пустынную поутру, спускаюсь бродвейскими переулочками к югу, к парку Бэттери. По дороге покупаю йогурт в крохотном магазинчике у заспанного китайца; присмотрев свободную от спящего неприглядного люда лавочку, наконец-то пристраиваю свой зад; мой йогурт на пробу оказывается слегка просроченным. В нашем Воронеже – такого ни разу не было!  На набережной одинокие рыбаки что-то ловили. Рыбак-китаец, коего я попросил сделать мое фото на фоне статуи, засуетился вокруг с заметной тревогой, пытаясь должным образом справиться с поручением  — видимо, выражение моего лица на тот момент добра не сулило. Действительно, фотография впоследствии подтвердила это впечатление.

Изучив южную оконечность полуострова, я начал неспешный подъем вверх по Бродвею, к северу: вот и небоскреб Вульворта, напротив, через дорогу — мраморная махина муниципалитета этажей под сорок. Слева — вытянули свои тупые макушки башни Всемирного торгового Центра; справа — в тумане утреннего смога выглядывают арки Бруклинского моста, а за ними уже солнышко подниматься начинает. Прямо перед муниципалитетом, под ногами, чуть ли не во всю длину тротуара — протянулась широкая трещина, сбоку — сеткой-рабицей затянуто. Семилуки. Пробую представить себе нечто подобное в Москве, на Тверской.

На улицах сплошь и рядом, часто впритык друг к другу, лежат металлические листы, размером с небольшую советскую кухню, да и толщиной — почти как крышка кухонного столика. Видимо, дыры и трещины прикрывают. Солнышко уверенно шло вверх, будто заодно пытаясь поднять и мое настроение, но общее впечатление отнюдь не развеивалось. Грязные фасады, китайские лавчонки, желтые светофоры и повсеместно — ржавые водяные баки на крышах. Не видел я в Москве таких баков. Даже в Семилуках не видел. Ну, мы тут не в Семилуках. Захожу поближе к ВТЦ, посмотрю, — думаю, — поснимаю. Сюжеты кругом один лучше другого – стеклянный холл о семи этажах в высоту, пальмы; промежь них — птички дивные летают. Внизу – скамеечки дизайна необыкновенного. Но не присесть на эти скамеечки. Везде — люди загорелые спят; нос их издалека чует. И не прогонишь: граждане. Спать имеют право, где пожелают. Думал было наверх подняться, на крышу, но времени стало жалко. Лучше по городу походить побольше: — в следующий раз, — думаю, — поднимусь. Фотографий в тот день наделал я много. Что интересно – отдельные здания и их фрагменты получаются удачно, но когда пытаешься запечатлеть ансамбль, выстроить композицию, то обязательно в нее влезает нечто уродливое и неприглядное, да и сама композиция смотрится полнейшим хаосом форм, цветов, материалов и стилей.

Впечатление мое, безусловно, свежее. Наверняка оно найдет множество противников и встретит множество встречных аргументов. Для этого случая, привожу дополнительно описание Нью-Йорка, обнаруженное мной впоследствии в романе «Столица» Эптона Синклера: «… город вырос как бы случайно, без чьей-либо заботы или помощи. Он был огромным, нескладным, нелепым и причудливым. Ни одного красивого вида, на котором человеческий взгляд мог бы отдохнуть, не обнаружив тут же рядом что-нибудь безобразное…. Если где-нибудь стояло прекрасное здание, то непременно рядом с ним торчала реклама какой-нибудь табачной фирмы... Если вы заходили в прекрасный парк, в нем оказывалась уйма жалких, бездомных людей. Ни в чем не было ни порядка, ни системы. Все боролись в одиночку, каждый за себя, сталкиваясь и мешая друг другу. Все это нарушало чудесное впечатление могущества и силы, которыми призван был поражать каждого этот город-титан; он вместо того представлялся чудовищным кладбищем впустую растраченных сил, горой, то и дело порождающей на свет бесконечное количество мышей-недоносков. В этом городе изнемогали от мучительного труда мужчины и женщины, над ними словно тяготели злые чары, и все их усилия рассеивались в прах».

Действительно, такого количества нищих и, подчас, сумасшедших, в жизни своей я не видел. Они стояли, бродили, лежали в невероятном количестве; и на центральных улицах, и в боковых переулочках города, богатейшего в мире. В тот день дошел я Бродвеем до Централ-парка. Пока шел — у моего портфеля ручка оборвалась. Семь лет он со мной в России был — ничего не обрывалось. А тут один день в Нью-Йорке и, — не выдержал! Взял я портфель под мышку, пошел дальше, как с ценностью какой величайшей. И смотреть на меня разные граждане гораздо внимательней стали, почуял я и это. Хватит, полюбовался — и на метро, в аэропорт, в Россию.

Метро в Нью-Йорке не такое, как в Москве. Во многом. Иногда и свой поезд изрядно подождать приходится; там вагоны по цветам различаются и у каждого может быть свое направление – важно не ошибиться. Стою, ожидаю. Кругом – черные лица на фоне грязно-белой, кривовато уложенной плитки. Вижу – паренек белый рядом стоит. И он меня приметил. Разговорились. Я про свое, он про свое, минут семь успели проговорить, пока мой поезд не подошел. Парень из Франции оказался, из Бордо, программист. В Бордо с работой неважно, поехал в Париж. И там не заладилось, — пожаловался Анри на зарплату. Подал резюме в Майкрософт и вот сейчас работает здесь. Про работу Анри говорил с плохо скрываемой неловкостью, видно с зарплатой и статусом и здесь оказались проблемы. Прощаясь, попросил электронную почту. Видно, проблемы были еще и с общением.

 

На второй раз, случай сыграл еще более ярко, чуть было не переселив нашу семью в Штаты. Началось все, как это всегда бывает, с мелочей. Была весна 2003 года, в начале апреля у нас только родился сынок, Владик; работа, как всегда, кипела и переливалась через край. По одному из многочисленных дел, бегал я давно за одним известным в нашем городе профессором: что-то там передать надо было.  Наконец достал, договорились: назначает он мне встречу в шесть вечера у входа в главный корпус университета.

Стою у входа без десяти шесть, смотрю, – выходит, люди кругом, сам в центре. Народ веселый, лопочут по-английски: сразу видно – не наши. Он — то с одними, то с другими; пока до меня добрался, я уже сам с парой из них познакомился и вовсю о чем-то беседовал. Ну, раз такое дело, он меня представляет – кто такой, чем занимаюсь. Их заинтересовало. Говорят, — нам сейчас спешить надо, дела, а через часок ты к нам в гостиницу приходи, чайку попьем, беседу продолжим. Номер такой-то, спросить тех-то. И визитку дали. Смотрю визитку – Штаты, университет, профессор, декан. И меня заинтересовало.

Попили мы чай в гостинице: я им про свои дела рассказал, про работу с заводами, про пустующие производственные площадки, про то, как товарищества домовладельцев создавали, каково с нашим народом было работать. Тут смотрю, они с коллегой переглядываются, тот на часы смотрит. — Знаешь, — говорит, — мы тут думали с тобой часок посидеть, а дальше в ресторан. У нас там уже столик заказан. «Старый город», — знаешь такой? — Знаю, — говорю, — хорошее место. — Как у тебя со временем, Игорь, — сможешь с нами выбраться? А то разговор интересный намечается, мысли есть у нас на эту тему. По деньгам – не суетись, бюджет у нас на это дело заложен, тоже не со своих средств платим.

В ресторане просидели долго, он там до последнего клиента, ну мы ими и оказались. Там они и меня дораспросили, и про свои дела в России рассказали. — Большой образовательный проект мы, — говорят, — в этом году закрываем, а деньги в бюджете еще имеются. Вот мы тут советовались, на какие статьи их потратить можно. Если все на рестораны, так ведь здесь надолго останемся. Ты как, еще раз на стажировку в Штаты съездить не желаешь? Мы как раз под твой профиль деятельности места подберем, расходы все оплатим, включая дорогу. Только решение окончательное не мы принимаем, а наш шеф. Он, понятно, одобрит наши рекомендации, но лично посмотреть на тебя, пообщаться —  должен обязательно. Мы из Воронежа в Волгоград едем, он там сейчас. Слушай, а ты на неделю с нами не вырвешься? Расходы все наши – проезд, питание, культурная программа – тебе понравится. У меня, понятно, дел куча, месяц — вперед распланирован, но какой дурак от такого предложения откажется? — Вырвусь, — говорю.

Волгоград – феерия. Лучшая гостиница города, отдельный номер, в холле на этаже — рояль и скрипка по вечерам. С утра – пробежка по набережной; днем — встречи в верхах; я умное лицо делаю, жмусь поближе к коллегам из США; каждый вечер – отдельная программа. Все бы так жили. На третий день у шефа и для меня время нашлось. По ходу я понял, что между собой они все уже порешали, ко мне остались вопросы чисто технического характера. Сроки, загранпаспорт, виза, что хочу от стажировки и как все это предполагается.  Вот так все быстро и неожиданно получилось.

 

Стажировка моя оказалась намечена на август, сроком на четыре недели. На сей раз, мы летели через Париж с пересадкой до Нью-Йорка, там – пересадка до Кливленда. Из Кливленда – на машине в Кент, маленький тихий городок на двадцать пять тысяч человек населения. Плюс столько же студентов в местном, Кентском государственном университете. Там же мои благодетели и преподавали. Чтобы я с ходу в дело вошел, приглашают меня на семинар в Чикаго.

Тема семинара меня поразила – народные предприятия США. Проходило все действие в пятизвездочном отеле в пригороде, оплаченном корпорациями для своих работников. Три дня — шли занятия, утром и вечером я плавал в бассейне, ходил в тренажерный зал, гулял по парку, общался с участниками семинара. Участников там было — до полусотни. Все — менеджеры среднего звена крупных корпораций, простые средние американцы, в основном — из глубинки.

Очень поразило внутреннее устройство отеля. Прямоугольный в плане, с огромным холлом-атриумом в центре. Атриум покрыт сверху стеклянной кровлей,  внутри – имитация экзотического пейзажа: скалы, деревья, ручеек с небольшим водопадиком, мостики и беседки. Под ним, в цокольном этаже, располагалось пространство для конференций. Планировка его была свободной: огромное помещение было способно достаточно быстро, с помощью подвижных звуконепроницаемых перегородок,  разделяться на более мелкие сектора. По периметру – шел технический коридор, по которому в каждый сектор оперативно доставлялось питание и необходимое оборудование.

Содержание семинара оказалось не менее интересным, чем его технические и организационные составляющие. Оказывается, в США с девяностых годов действует федеральная программа, поощряющая передачу акций компании их работникам и максимальное вовлечение последних в процесс управления компанией. На это даются очень серьезные льготы и преференции.

К примеру, продаешь ты акции на бирже – платишь налоги. А если твои работники у тебя акции покупают, то налогов – никаких. И много всего прочего. Вот все схемы, выгоды и возможности и рассказывали профессора на семинаре. Я был потрясен – у нас реформа пошла в прямо противоположном направлении. Под руководством вроде таких же экспертов из Америки, со степенями и званиями.

Вернувшись в Кент, я обрел пристанище в бюджетном мотеле, тоже оплаченное за счет принимающей стороны. Меня ознакомили с программой стажировки, насыщенной до предела. Основным ее содержанием было ознакомление с опытом реновации депрессивных территорий городов «Ржавого пояса» — Кливленда и Акрона. Учитывая мой опыт построения ТСЖ, в программу был включен большой блок по работе с местными сообществами – как они способны влиять на жизнеспособность территории. Также мне показали, как проходит в этих городах ревитализация стагнирующих промышленных территорий. Поскольку я проводил обучение предпринимателей, мне было показано, как профессионально готовятся такого рода мероприятия.

Памятуя мое архитектурное прошлое, в программу стажировки включили три дня работы в Кливлендском Urban design center. Центр занимался ревитализацией депрессивного центра города в целом и архитектурными решениями отдельных зон и объектов, в частности. Для его размещения был арендована большая часть одного из подобных полузаброшенных зданий в пустынном городском центре (который будет подробнее описан далее). Аренду оформили на очень выгодных условиях, поскольку альтернатив у хозяина не было и в помине, а покупать здание город принципиально не хотел – пусть хозяин крутится, повышает капитализацию объекта.  Скоро хозяин сумел сдать соседние помещения. Понемногу окружающая территория начала оживать, тем более, что городская политика ориентировалась на создание максимально благоприятных условий для инвесторов, развивающих проекты подобного рода.

Так, строительство жилья в определенных районах в городской черте освобождалось на десять лет от местных налогов на недвижимость и получало максимальные преференции при оформлении разрешительных документов, подключении к сетям. Некогда я сам строил свой частный дом у себя в Воронеже, на достаточно депрессивной территории у городской черты. При этом, содрать с меня три шкуры хотели все конторы, имевшие мало-мальское отношение к строительству и вводу в эксплуатацию.

 

История «Ржавого пояса», увиденная изнутри, своими глазами, потрясает до глубины души. Как такое вообще могло произойти? Еще полвека назад это была, без сомнения, самая урбанизированная и инновационная территория планеты – знаменитый «Стальной пояс» США. Богатейшие природные ресурсы, хороший климат, колоссальные инвестиции.

Именно здесь началось массовое производство автомобилей, появились первые в мире небоскребы, легкое метро, хайвей, эстакады, многоэтажные автостоянки, загородные торговые центры, здесь были апробированы новые идеи архитектуры ХХ века, развиты мегаполисы и агломерации, созданы центры исследований и коммерциализации разработок в науке и технологиях.

Все это осталось в прошлом. К концу восьмидесятых, аккурат к нашей перестройке, интенсивное инновационное развитие уперлось в следующий результат: крах всей промышленной инфраструктуры (железные дороги, автопром, металлургия, химия, текстиль, станко- , судо- , ракетостроение); все, что мало-мальски дышало и шевелилось, побежало подальше с гиблых мест, следом пришли в упадок здания и территории.

За четыре года до этого, мои наставники из Чикаго рассказывали , что зачастую сжечь здание было выгоднее, чем продолжать иметь его в собственности. Весь южный Чикаго был в таких пожарах. В городах опять расцвела организованная преступность, почти, казалось бы, загнанная в угол в конце семидесятых.

Центральные деловые районы, внутренние жилые и промышленные кварталы крупных городов США — превратились из исправных поставщиков налогов в депрессивные, а зачастую и заброшенные территории. Если бы улицы этих городов правдиво показывали на нашем телевидении конца восьмидесятых, перестройка, возможно, пошла бы в ином направлении.

Первое впечатление от Кливленда – быть такого не может! У нас было намечено несколько встреч в деловом центре плюс прогулка по городу. Сразу поразили пустые улицы;  почти все здания имели странноватый облик запустения. Пешее движение на тротуарах также было минимальным, подавляющее большинство пешеходов были чрезвычайно толсты и темнокожи.

Когда мы зашли в холл нужного нам небоскреба, впечатление не изменилось – людей практически не было. Как я впоследствии узнал от менеджера, здание было заполнено на семь процентов. И это было неплохо! Везде ситуация была много хуже. Многие соседние здания — пусты уже долгие годы.

Выглядываю в окно, прошу разрешения сделать фото. Разрешают. Мы этаже на двадцатом, панорама видна широкая. Окна в домах напротив — давно не мыты, плитка с фасадов — отваливается. За окнами – никого. Внизу – сетка по фасаду протянута, чтобы плиткой пешеходов не зашибло. Машин и пешеходов внизу отнюдь не прибавилось с тех пор, как мы вошли в здание.

Попили кофе, пошел разговор. Пожилой собеседник – специалист по городскому планированию, рассказал нам, что такое муниципальные облигации, как местное комьюнити одного из городских районов, не прибегая к внешним займам, само смогло профинансировать выкуп и ремонт заброшенных зданий, возродить жизнь на запустевших улицах, уже становящихся зоной криминала. — Съездите сами, посмотрите, — был дан совет. Съездили, посмотрели, но об этом дальше.

 

Разговор закончен, кофе выпито, спустились-вышли на безлюдную улицу. Напротив — двухэтажный торговый центр, достаточно большой. — Зайдем, посмотрим, чем торгуют? В центре людей не было. Не было вообще! Продавцы смотрели на нас с удивлением, даже не пытаясь привлечь внимание к товару. Многие отделы были пусты, в одном — мы заметили музей венгерской культуры с чучелами и манекенами, видимо организованный местной венгерской общиной. Вряд ли аренда была там высока. И тут гаснет свет. Повсюду. В душе — ругаю эту Америку почем свет стоит! Типа отстой полный, свет еще отключают, как на Украине какой. Добрались до машины, едем обратно в Кент.

На дорожной развязке новые эмоции – машины, пробки на километры во все стороны. Непонятно – то отстой, а то вдруг апофеоз цивилизации. Оказалось, мы попали в ту самую знаменитую аварию энергосистемы США и Канады, которая 14 августа 2003 года, около четырех часов дня, оставила без электричества полсотни миллионов человек и создала дикую суматоху. Стояла жара, даже в Нью-Йорке было за тридцать градусов по Цельсию в тени, кондиционеры и вентиляторы нигде не работали, встали все аэропорты на северо-востоке США.

Вся беда случилась из-за того, что в нашем отстойном Кливленде вовремя деревья не подстригли. Тут жара настала, провода провисли, ветки задели. Систему в Кливленде замкнуло, — и пошла цепная реакция по всей Америке. Плюс еще персонал с перепугу ошибок наделал.

В следующие недели Кливленд я осмотрел основательно, прошел пешком весь центр, несмотря на предостережения моих наставников. — Игорь, в Кливленде пешком по городу не ходят! Опасно! — Я в магазин зайду, если что. — Нет тут никаких ни кафе, ни магазинов. Закрыто все. Действительно, в центре города серьезного криминала нет, хотя напороться на проблемы можно. Сотню метров в сторону – их вероятность резко повышается. Провезли, показали. Только выезжаешь из центра, город неуловимо меняется. Трущобы, граффити, линялые вывески. По Чикаго знакомо.

 

После пожаров и погромов, регулярно устраиваемых цветным населением, Кливленд практически опустел. Сильным впечатлением был визит в бывший элитный жилой район во внутреннем городе, в котором располагался особняк Джона Рокфеллера-старшего, построенный в стиле старинного замка.  После погромов все состоятельное население бросило свою собственность и уехало из города. Вместе с бизнесом и деньгами. Дома были заняты темнокожим населением и превратились в трущобы. Дворец Рокфеллера несколько десятилетий стоял пустой, в дни моего прибытия — появились строительные леса, начинался ремонт. Пару раз нашу машину лихо подрезали, после чего сопровождающие посоветовали поскорее убираться отсюда.

По совету пожилого профессионала договорились о визите в тот самый район, где активно проходила ревитализация. По русски – возвращение живучести территории. Недвижимость в тех местах не так давно стремительно падала в цене, арендаторы квартир и нежилых помещений съезжали, оставляя за собой пустые витрины с пыльной мебелью. Квартиры стали гораздо доступней для людей с более низким уровнем дохода. По ночам витрины били, на фасадах появлялись граффити и те, кто еще не уехал, получали дополнительные доводы перебираться с этого гиблого места. Такой процесс давно уже шел повсеместно практически по всей Америке.

Местный мэр пробил через муниципальный совет решение о выпуске местных облигаций. Процент – выше, чем на обычных депозитах в банке. Объявил по местным газетам и радио, что все деньги пойдут в свой район. Пойдут на выкуп и ремонт брошенной недвижимости, благо, что она уже практически ничего не стоила. Зачастую ее забирали за долги. — То ваши деньги работают на чужого банкира, то будут работать на вашу безопасность и цену недвижимости! Народ услышал, первый транш был раскуплен. Помыли окна, покрасили фасады, усилили охрану на улицах.

Когда нас провели по этим улицам, заполнено было не более трети помещений. Но территория была живая — свежая реклама на стенах, туда-сюда сновали люди, кто-то ехал на велосипеде, парковались машины, было чисто и по домашнему просто. Рядом кишел народом  свежеотремонтированный продуктовый рынок, разительно отличавшийся от мертвого торгового центра, виденного нами в Кливленде. Цена недвижимости пошла вверх; сюда поехали люди из других районов, где запустение не прекращалось.

 

Подобные процессы оживления, несмотря на запустение, царившее повсеместно, понемногу начали проявляться в самых разных местах обширной городской территории. Естественно, свою роль сыграли и колоссальные финансовые вливания в развитие отдельных «точек роста» из федерального бюджета США и выверенная местная политика, один из примеров которой я уже приводил.

Так, на фоне пустынных небоскребов делового центра появились несколько грандиозных стадионов, музей науки и техники, стеклянная пирамида центра Rock & Roll Hall of Fame. Недалеко от центра, по проекту Фрэнка Гэри, построен новый корпус Case University, фантастичный, как и прочие его проекты. В самом центре города уже появлялись лофты, очень дорогие комплексы апартаментов в отреставрированных складских и производственных зданиях.

Особо впечатлила реконструкция заброшенного трехэтажного военного объекта, расположенного на насыпи, глубоко вдававшейся в озеро Эри.  Там обустроили великолепный кондоминиум. Каждый  апартамент имел панорамный вид на озеро, имелся спортивный комплекс, набережная вдоль всей насыпи была замечательно благоустроена.

Однако, решающим фактором преодоления упадка явились не столь любимые нами инвестиции вкупе с административным ресурсом, а обычные люди. Попытки решать проблемы запустения городов привычными, чисто инфраструктурными методами оказалась в целом провальной стратегией. Примеров этому можно привести множество. Наглядной иллюстрацией — могут послужить сценарии развития крупнейших агломераций и то, как им удалось справиться с кризисом. У всех получилось по разному: обвальная катастрофа Детройта и Флинта; удержание Кливленда и Акрона практически в точке падения; процветание Чикаго и Питтсбурга. Все это мне довелось наблюдать собственными глазами: Чикаго взбудоражил душу еще четыре года назад, а Кливленд – подвел черту.

Перед поездкой в Штаты я прочитал много книг, в том числе и «Одноэтажную Америку» Ильфа и Петрова. Под написанным семьдесят лет назад – готов подписаться и сегодня: «Мы знали, что в Чикаго есть трущобы, что там не может не быть трущоб. Но что они находятся в самом центре города – это была полнейшая неожиданность. Походило на то, что Мичиган-авеню лишь декорация города и достаточно ее поднять, чтобы увидеть настоящий город…. Это первое впечатление в общем оказалось правильным. Мы бродили по городу несколько дней, все больше и больше поражаясь бессмысленному нагромождению составляющих его частей. Даже с точки зрения капитализма, возводящего в закон одновременное существование на земле богатства и бедности, Чикаго может показаться тяжелым, неуклюжим, неудобным городом. Едва ли где-нибудь на свете рай и ад переплелись так тесно, как в Чикаго. Рядом с мраморной и гранитной облицовкой небоскребов на Мичиган-авеню – омерзительные переулочки, грязные и вонючие. В центре города торчат заводские трубы и проходят поезда, окутывая дома паром и дымом. Некоторые бедные улицы выглядят как после землетрясения, сломанные заборы, покосившиеся крыши дощатых лачуг, криво подвешенные провода, какие-то свалки ржавой металлической дряни, расколоченных унитазов и полуистлевших подметок, замурзанные детишки в лохмотьях….Здесь же, в Чикаго, человека охватывает чувство гнева на людей, которые в погоне за долларами выстроили в плодородной прерии, на берегу полноводного Мичигана этот страшный город. Невозможно примириться с мыслью о том, что город возник не в результате бедности, а в результате богатства, необычайного развития техники, хлебопашества и скотоводства. Земля дала человеку все, что только можно было от нее взять. Человек работал с усердием и умением, которыми можно только восхищаться. Выращено столько хлеба, добыто столько нефти и выстроено столько машин, что всего этого хватило бы, чтоб удовлетворить половину земного шара. Но на обильной, унавоженной почве вырос, наперекор разуму, громадный уродливый ядовитый гриб – город Чикаго в штате Иллинойс. Это какое-то торжество абсурда».

Согласен полностью. Прошедшие годы только усугубили ситуацию. Заводы стоят, работы нет; городская ткань гниет и распадается; пригородная одноэтажная застройка в массе своей понемногу трансформируется в бесчеловечное гетто с множеством социальных язв. Безусловно, есть оазисы благополучных пригородов с цветами и газонами. Но там по два ребенка на семью, а в черных кварталах – по десять. Население растет, кольцо сжимается. Современная американская социология много чего написала на эти темы.

 

Кент, в отличие от Кливленда, произвел очень благоприятное впечатление. Main street – как будто из романов Фолкнера, домики о два-три этажа, кругом чисто, ухоженные клумбочки-цветочки. Чистейшая река Кайохога с очаровательным парком на берегу. Я даже цаплю видел. Невысокие корпуса университета, большей частью в классическом стиле. Мотель, где меня разместили, находился в шаговой доступности и ежедневные прогулки пешком изрядно меня радовали. Типичный провинциальный городок. Совсем как в фильме «The Truman Show» с Джимом Кэрри.

Скоро и я, подобно герою фильма, начал подмечать некоторые несостыковки в окружающей меня благодати. За окнами зданий на главной улице – нет движения. Пусто. Вывески есть, а магазинов нет. На двух километрах Main street  обнаружил одну студию, где ногти красят. Машин – немного, людей — тоже. У одного из сотрудников университета, пригласившего нас на вечеринку, я отметил любопытный нюанс. Все гости были из соседних комьюнити, соседей – никого. Коллега подтвердил – с соседями здесь дружить не принято. Здороваются, улыбаются, часто судятся.

Мой обходительнейший профессор подал в суд на соседа за гараж, стоящий слишком близко к его участку. Сосед подал встречный иск, что листья с профессорского вяза вызывают ускоренную амортизацию кровли гаража и снижают в целом капитализацию объекта. Эту историю мне сам профессор рассказал, вполне серьезно, без малейшей иронии.

В Акроне ситуация складывалась много хуже, чем в Кливленде. Это была мировая столица шин и резины. Металлургия, металлообработка, станкостроение, авиаракетная индустрия. Сто тысяч рабочих. Все остановилось, кто мог – уехал. Многие – не смогли, с работой везде проблемы. Весь центр города полностью опустел. Мне здорово повезло – сам вице-мэр согласился уделить пару часов и рассказать про свой город.  Несмотря на царившее кругом запустение, городской центр уже был чист и безопасен. Был капитально отремонтирован ряд знаковых зданий, таких, как The Steel Museum работы Майкла Грейвза или кинотеатр MGM – первый в Штатах! Из заброшенных заводов удалось выкурить банды, начали привлекать первых инвесторов, предлагая очень заманчивые условия по налогам. Несколько новых производств мне было показано. С мэром мы распростились и поехали перекусить.

Сопровождающая меня девушка, с которой удалось наладить неплохие отношения, предложила немного изменить маршрут и показать нечто интересное. Чего мне точно никто не покажет. Я был заинтригован. Минут через сорок мы приехали. Это был, по нашему, элитный коттеджный поселок. Раньше здесь жили люди, игравшие не последнюю роль в местной политике и экономике. Заборов здесь не было вообще. Среди зеленых лужаек росли раскидистые деревья, между ними – стояли настоящие дома. Из настоящего камня — не из картона под старину, как повсеместно строят сейчас. Колонны, рельефы, скульптуры. Фронтоны и пилястры – классика. По камню — уже обильно прошлись красочкой из распылителя. Хоть сейчас заселяйся, картошкой огород засаживай! Все это можно было купить практически ни за что. В центре самых благополучных штатов Америки. Электричества здесь не было. Также не было воды, газа и магазинов. Скорая помощь и полиция здесь не появлялись. Работы в этих местах тоже не было очень давно.

Хорошее всегда быстро заканчивается. Вот и стажировка моя быстро подошла к финалу. Уже через три недели я был полностью выжат или, скорее как тот библейский патриарх, —  «пресыщен днями». За неделю до окончания, мой куратор, профессор Джон Лоуг, декан экономического факультета, осведомился о впечатлениях от стажировки. Ответил, поговорили. Следующий вопрос, а скорее, предложение, касался возможных перспектив моего дальнейшего продолжения учебы в Кентском университете.

Оказалось, в США существует программа федеральных грантов, которые полностью покрывают расходы на образование, переезд и проживание иностранных граждан на время учебы. Для подачи документов нужно было оформить заявление, оплатить символический взнос в тридцать долларов, сдать тесты на владение языком и, через полгода, вопрос о моем поступлении в университет будет решен положительно. Посильное содействие будет оказано.

Далее, открывается множество возможностей. Через год успешной учебы, получив другой грант, вполне можно перевестись в дорогой частный университет, хотя бы в тот же Case University, куда меня предусмотрительно уже свозили. —Семья, дети? Естественно, по ним тоже будет дано разрешение на пребывание в стране на время учебы. Получалось чрезвычайно заманчиво, хотя и довольно неожиданно. Сослался на то, что в голове полная мешанина после такого количества информации, попросил паузу – подумать.

 

К своим впечатлениям я решил добавить парочку дней в Нью-Йорке. Уж очень заинтриговал меня этот город со времени первого посещения. Поделился своим желанием с Джоном, тут же последовал вопрос, – как именно я думаю осуществить эту затею? — Запросто! День – в Кливленде в конторе, вечером — погуляю по городу, автобус, по расписанию, в одиннадцать вечера отходит с автовокзала. Рано утром – я в Нью-Йорке. Чего сложного-то? Отель я уже подобрал по интернету: в одном квартале от Карнеги-холла и Централ-парка, очень даже сносно, за сутки — восемьдесят баксов. Смех для Нью-Йорка. Оттуда – тем же маршрутом.

Посмотрели на меня с иронией. — Ты здесь по центру города днем гулял? Людей вокруг видел? Автовокзал, это не центр. Пусть даже триста метров от даунтауна. Их еще пройти нужно. Другая эта территория, понимаешь? И время другое. И люди. Тут не Россия, тут свои особенности. Либо такси бери на эти триста метров либо иди быстро и уверенно, с лицом суровым. Улыбаться в других местах будешь. Увидишь, кто к тебе идет, беги со всех ног, героя из себя изображать не надо. На вокзале и в поездке — будь осторожен. Нормальные люди у нас автобусом не передвигаются. Междугородний автобус в США – для тех, кто из только тюрьмы вышел, или иммигранты, права еще не получены, или совсем голь перекатная — нет трехсот баксов, чтобы машину на ходу со свалки приобрести.

И впрямь, прогулка поздним вечером разительно отличалась от дневной, напоминая компьютерную игру. Пустые улицы, темные здания, пыльные окна. Редкие машины и прохожие на улицах. Очень колоритные персонажи, — но меня категорически предупредили, чтобы не смел никого фотографировать: могу нарваться на проблемы. Да и вообще, лучше не светить лишних гаджетов – спокойно могу расстаться с ними. В итоге, вечерний променад по городу и дистанция в три сотни метров до автостанции обошлись без приключений.

Здание автостанции было заметно издалека. Динамичная композиция конструктивистского стиля, модного в ту эпоху, с длинными горизонтальными окнами и скругленными в углах стенами. Построено оно было еще в «ревущих» двадцатых, эпоху старта и расцвета компании Greyhound, да и всей американской экономики. Нынешний упадок не обошел стороной и легендарную компанию: это ясно читались и в грязновато-желтом, местами обшарпанном фасаде, и во множестве мелочей внутри и снаружи. Признаки дефицита бюджета проявлялись тут во всем, даже в уборке. Некогда процветающая компания уже более десятка лет была в непрестанных пертурбациях, смене собственников и управляющих, кризисе рынка. Той клиентуры, которую компания массово перевозила все предшествующие десятилетия, теперь не было и в помине: на смену ей пришла совсем иная публика.

Уверенно  войдя внутрь, чуть не влетел в группу щуплых китайцев, тесно сжавшихся с баулами прямо у входа, поближе к паре полицейских. Мое суровое лицо их изрядно испугало — они съежились еще сильнее, получив, видимо, рекомендации, аналогичные полученным мной. Прочий народ на станции тоже оказался весьма колоритен, в прямом смысле этого слова. Насколько помню, белым был я один.

Колоритным оказалось и само средство передвижения. Нечто подобное я видел в Сухуми в начале  нулевых годов – длинное, округлое, словно из далеких пятидесятых, непонятного жухлого цвета прелой соломы, с потеками и помятостями на боках. Зато внутри царило разнообразие цветов в одеждах и лицах. Рядом со мной уместился один из тех китайцев, тут же защебетавший через спинки кресел со своими соотечественниками.

То, что это Америка, поверить было трудно. Скорее, глубинка Колумбии или Боливии. Такой рухляди представить было невозможно. Продавленные кресла из потрескавшегося дерматина, интерьер, вполне им созвучный. Спать в дороге я откровенно боялся, выходить наружу на коротких остановках мне тоже настоятельно не рекомендовали. — Помни, Игорь, приличных людей там не будет!

 

Светало. В туманной дымке утренней зари, далеко на горизонте показались верхушки манхэттенских небоскребов в тусклом мареве смога. На ожидаемую сказку, знакомую всем по снимкам со стороны океана, это мало походило. Скорее, на сумасшедшую кардиограмму, вдруг прервавшую длинную спокойную линию. Вскоре, встающее солнышко начало пробиваться сквозь смог, обеспечив потрясающий фон все более растущей в размерах кардиограмме.

Вот уже и туннель под Гудзоном: нырнули и вынырнули, быстро проскочили столпотворение манхеттенских улиц и причалили к подземным безднам центрального автовокзала. Внутри под землей – простор, поднялся наверх – а там привычно знакомые узкие закопченные улочки, небо — далеко-далеко вверху, зажатое с двух сторон. Привычный сюжет для всех фотографий Нью-Йорка.

До своего отеля дошел я пешком: недалеко, минут пятнадцать. Номер мне дали этаже на двадцатом. Потолки — два двадцать, рукой достать можно. Комната метров шесть-восемь, вряд ли больше. А куда мне больше? Рюкзачок положить и спать улечься? Принимать гостей я там не планировал. Вещи бросил, ключи сдал и пошел по городу. К этой прогулке я долго готовился – читал, карту изучал, особенности. Особенностей там много, заранее знать надо.

С собой взял деньги и камеру, пленочную, еще советских времен. Иду по улице, Лексингтон авеню. Вперемешку — небоскребы стеклянные, домишки трехэтажные, баки на крышах. Там эти ржавые баки везде, сразу не видно, а как фото смотреть начинаешь, так отовсюду в глаза лезут. Магазины кругом с китайским барахлом, да и магазины такие же, отстойные, как и товар. У нас в Воронеже, в такие и не вошел бы никто.

Вижу женщину. Стройная, одежда стильная, впереди меня идет, метрах в тридцати, на каблучках. Вот думаю, люди. У нас бы кофту носила да сумки таскала, а тут не разберешь, то ли тридцать, то ли пятьдесят. Фитнес! Смотрю, останавливается, а вдоль бордюра маленькие кучки мусора равномерно уложены. Так она кучку носочком туфельки разгребает, какую-то карточку достает, как метро наше. Посмотрела – выбросила обратно. Ну, думаю, наша вряд ли так бы полезла.

Но это мелочи, красоты в Нью-Йорке предостаточно. Книг посмотрел много — здания, музеи, архитекторы — все в голове крутится. Свернул на пятьдесят седьмую стрит, вижу знакомый кристалл, зажатый между серыми фасадами — Ив-сент-Лоран. Как же, знаем. В журнале он весь сверкает и кругом все чисто, а тут — будто пылью присыпано. И китайцы в сапогах-луноходах. Это в августе-то. Гулял я до трех ночи, поспал в отеле часа четыре – опять на улицу. Далеко ходить я забоялся — деньги-документы при мне, расставаться обидно.

Что в Нью-Йорке стоит фотографировать – это типажи людей. Вот идет индиец ростом два метра в оранжевом тюрбане. Пятно на лбу и сюртук ниже колен. «Дхоти», по ихнему. Хоть бы кто оглянулся – дело обычное. Парочка в Грамерси-парк – долговязый ковбой Мальборо, весь в наколках, типа Микки Рурк, с ним – негритянка с обесцвеченными волосами, весом — центнера в полтора.

Вот здание из учебника – Марсель Брейер, как же, помню. Мрамор, архитектура. Стена к стене – трущоба, Китай, железные ржавые лестницы на линялом фасаде. На центральные улицы выбрался не сразу, ходил вокруг сначала. Думал, начну снизу, а дальше весь блеск предо мной предстанет. Блеск оказался сильно покрыт патиной и смогом, даже Уолдорф-Астория этим страдала. Уже к обеду загрузился я уличными впечатлениями по полной, зашел, перекусил, расслабился. — «Мне бы в небо», — думаю, как в том кино с Джорджем Клуни; что-то второй раз я уже этот фильм вспоминаю.

Иду к Эмпайр-стейтс, плачу деньги, несет нас лифт на то самое небо — на триста восемьдесят метров. Там площадка наверху, крючья внутрь загнуты, чтобы народ не прыгал. Практикуют здесь это дело периодически. Народ со всего мира под крючьями толпится, фотографируют все вокруг. В интернете этих фоток немерено — при любой погоде и самого лучшего качества, но я на свою камеру тоже запечатлел пару десятков. Напрасно я к небу стремился – не отпустило оно мне душу. Что снизу фантасмагория, что сверху. Все улицы в желтых такси; гудки гудят, машины газуют — тут слышно. На крышах небоскребов — огромные коробки с вентиляторами трудятся беспрестанно.

И здания — много маленьких, а среди них большие торчат. Маленькие — это которые этажей до тридцати-сорока. Почти каждое когда-то было самым большим в городе, ненадолго. Какие-то здания — по две недели рекорд держали, пока не достраивалось следующее, этажом выше. Все как у нас, людей. Все вверх стремились, шпили наращивали, старались красотой или чем иным выделиться.

Конец этому соревнованию положили башни Всемирного торгового центра. Дело не в высоте было. Ну, четыреста с лишком метров, ну, сто десять этажей. Можно и сто пятнадцать воздвигнуть. Но тут, рядом встали две одинаковых чушки, как два гопника в подворотне с арматурой.  Рядом с такими, тянуться вверх смысла уже не было.

Перспектива была одна – взорвать все к чертям собачьим, о чем прямо сказал известный французский философ спустя несколько лет после завершения стройки. Цитату приводить не буду. Смотрел я на то место, вспоминал, как четыре года назад собирался наверх подняться. Времени не хватило. Утешал себя – не последний раз, еще успею. Кто-то и успел, в последний раз.

После, уже дома, прикинул по карте свои маршруты – Господи, более сотни километров за двое суток нагулял! От Бэттери-парка на юге до Гарлема на севере. Это на карте Манхеттен компактный, в жизни он необъятен во всех смыслах. Как и в прошлый раз, помимо впечатлений и записей, вез домой кучу всяких бумаг. Очень надеялся применить всю эту мудрость к моей нынешней повседневной рутине и будущим суперпрорывам. Все было в тему. Разложив впечатления и бумаги по полочкам, я серьезно задумался над перспективой переезда семьи в Штаты. Взнос мной был уплачен, документы приняты, до марта требовалось довести свой нынешний беглый английский до уровня квалификационных тестов. Всего то.

Но, в Штаты наша семья не переехала. Все эти годы в России я чувствовал невероятный драйв вокруг и такие же перспективы, держало меня множество связей и проектов. Все это очень сильно отличало мое восприятие теперешней жизни в России от будущей возможной жизни в Америке. Да, очень многие вещи там заставляли просто скрежетать зубами от белой зависти, но общий знаменатель был – отстой, если сказать грубовато.

Очень сильно отличались характер, глаза и энергетика людей там и здесь. Множество вещей там неизбежно вызывали неприятие, да и я сам, изнутри, сильно ощущал свою нетождественность представленному мне миру из глянцевой картинки. Поэтому, после недолгих семейных разговоров, было принято решение остаться в России.

 

Однако, буквально через пару-тройку месяцев, тема зарубежной жизни с другого боку ворвалась в мою жизнь. Опять – случай. Швейцарский фонд, совместно с которым мы сделали два проекта в нашем городе, объявил о прекращении своей деятельности в России. С политикой это связано никак не было.  Остаток средств в бюджете Фонда наши партнеры решили направить на организацию рабочей поездки в ФРГ небольшой группы из двух десятков местных предпринимателей. Дату поездки обозначили на ноябрь 2004 года.

Ехали на этот раз мы группой, было весело, но приключений было значительно меньше. Все мероприятия проходили в восточной Германии – Лейпциг, Дрезден, Берлин. Спасибо организаторам: дневная, рабочая и вечерняя; культурная, программы, были насыщенны и интересны. Нам – показывали, с нами – занимались, нас – приглашали. Впечатления от территории в целом были сходны прошлогодним американским, от Кливленда и Акрона. Запустение, безработица, пустые улицы и окна домов в центре, промышленности – никакой, но чувствуется – что-то здесь происходит. Спустя много лет посмотрел в интернете и узнал, что пустые сталинские пятиэтажки в центре Лейпцига уже раскуплены состоятельными западными немцами; что Лейпциг из промышленного центра стал неписаной столицей европейских «готов» (Фауст с Мефистофелем – отсюда!). В условиях повсеместного краха традиционных отраслей тяжелой промышленности, впечатлило культивирование малого предпринимательства и бизнеса в целом. Про способы и результаты этого культивирования нам, в основном, говорилось и показывалось.

Берлин поразил своей провинциальностью. Сколько ни гулял я по городу, обнаружить внятного градостроительного центра мне не удалось. Есть отдельные площади, есть отдельные здания – известные, дорогие, красивые. А вот центра города, в нашем, родном понимании – нет. В Москве есть площадь Красная, в Питере – Дворцовая, в каждом городе страны – площадь Ленина. На каждой площади – обязательно знаковый объект – мавзолей, колонна, памятник. И это место всем населением подсознательно ощущается сердцевиной территории.

Вот в Европе такого нет. Ответьте мне, где сердце у Берлина, Парижа, Лондона, Рима? Я – не увидел. Только не говорите мне про Эйфелеву башню, стеклянную пирамиду во дворе Лувра или крохотную площадь перед Нотр-Дам де Пари. Это – экспонаты: площадки для туристов, внешних наблюдателей.

Часто слышу от влюбленных визитеров зарубежья, что наши города, наша архитектура — скопированы с европейских. Чтобы был понятен принцип копирования, пример приведу. Вот есть понятие в градостроительстве – «Трезубец». Это когда три луча выходят из одной точки в одном направлении, веером. Есть трезубец в Версале; есть он и в Питере, — и где его только нет. Классика. В Версале все три линии сходятся в спальне Людовика XIV. Из спальни есть перспективы трех уходящих дорог, с самих дорог особо ничего не видно – дворец, стена, окна.

В Петербурге — три проспекта замыкаются шпилем Адмиралтейства, который виден отовсюду. В самом шпиле нет никаких высоких кабинетов или спален, откуда первое лицо должно нечто озирать. А вот в живописи, этот принцип проявляется противоположно. В нашей иконе все сходится в точку, где находится наблюдатель; в европейской – перспектива замыкается в точке, бесконечно удаленной от нас. Так что, на первый взгляд кажущееся сходство — оборачивается глубинными различиями в самой сути предмета.

Еще нам показали, как работает Лейпцигская ярмарка и технопарк при ней, как работает Берлинский дом экономики – местная цитадель предпринимательской активности. Цитадель — выглядела очень необычно и представительно. Многоэтажное длинное здание – на целый квартал, этажи – держались на тросах, те, в свою очередь – на параболических арках. Круто. Через весь первый этаж тянулся холл, из него вверх устремлялись световые дворики, увенчанные стеклянными крышами.  Провели, показали, объяснили.

После я отловил менеджера, ответственного за эксплуатацию объекта и мы вдвоем очень мило пообщались. Менеджер был примерно моего возраста, служил срочную службу еще в ГДР и с советским армейским лексиконом был знаком достаточно основательно. Начав беседу на ломаном английском, вскоре мы, по обоюдному согласию, перешли к более адекватной терминологии. Хайнц объяснил, как все это работает.

Проектировали немцы, строили – они же. Оригинальное конструктивное решение имело множество особенностей — трубы рвались регулярно; по весне и осени внутренние дворики превращались в гигантские вытяжные трубы, затягивающие ввысь бумаги со столов, юбки с коленок и выше, да и много чего еще.

Борьба с этими особенностями — поглощала у Хайнца времени больше, чем собственно весь процесс эксплуатации, поминутно расписанный в толстых немецких инструкциях. Для решения проблем — требовалось не только время, но и немалый ресурс, о чем Хайнц мне тоже красочно поведал. А я-то думал, что мы одни в России, такие.

Заинтересовавшись темой, расспросил моего нового знакомого о других сходных берлинских объектах. Услышал много интересного. Пересказывать не буду, найдите в интернете хотя бы историю нового аэропорта Берлин-Бранденбург, или новой филармонии в Гамбурге. И рассказывайте после этого байки про коррупцию в России и чистую, девственную Европу, до которой нам ох как далеко. И слава Богу.

Прошло с тех пор без малого тринадцать лет. Одна девушка с нашей группы – года не прошло – перебралась в ФРГ, подобрав нужные контакты во время поездки . Меня в Европу точно не тянуло – энергетики в глазах и перспектив в работе я заметил там много менее, чем в тех же США. А в России — поле непаханое! Как было, так и остается. Непросто на этом поле, но надо же кому-то и на земле работать. Я старался, как мог, по мере сил и разумения: много надежд было, опытов было немало, кое-что удалось сделать, что-то — понять. То, что не остался, не уехал, не миру поездил — не жалею: во многом другом себя нашел. А про другое – разговор отдельный.