Практически каждый человек мечтает оставить свой след на земле. Дети, дома, деревья. Это стремление долго утилизировалось советской эпохой, пытавшейся направить энергию масс в очередные «стройки века». Свободная от строек энергия сначала утекала ручейками в дачные кооперативы; в девяностые годы ручеек обратился в могучий поток. Следы этого потока, желания запечатлеться, увековечиться, вложить, передать — видны на русской земле сплошь и рядом.
Одни из них — бескрайние и, в массе своей, безобразные, наскоро слепленные поселки так называемого «коттеджного» типа. Другой след – множество храмов и колоколен, возрождение которых шло темпом, невиданным в тысячелетней истории России доселе. Историю восстановления двух колоколенок и двух храмов, в которых я принимал достаточно тесное участие, хочу привести в этом материале.
Одна история началась в Дивногорье, почти полтора десятка лет назад. Собрались мы в монастырь, к отцу Парфению, наместнику. Батюшка, про радости-печали рассказывает, так мол и так. Да оно и так видно, без рассказов. Ну, стали мы вместе, думать, как можно монастырю помочь. Тут не сто рублей и не тысяча. Многие миллионы нужны. Нужно колокольню восстанавливать, нужно дренаж делать, нужно храм ремонтировать. Ну, и многое там по мелочи — хозяйство, коровы-свиньи.
Предложение среди нас прозвучало — давайте губернатору предложим Совет создать, по восстановлению монастыря. Людей туда пригласим, соответствующих задаче. Чтобы деньги собирать, нужно план разработать, очередность задач, контроль опять-таки должен быть. Составили план работы, подали ходатайство Владыке Сергию, он благословение преподал.
Прошлись по людям, определили состав Совета и кто чем может. Подготовили проект областного постановления о Совете, запустили непростой процесс визирования и согласования. Поддержка у нас, на том уровне, слава Богу, имелась, подписи собрали, вскоре документ был готов и мы собрались на наше первое заседание. Возглавили Совет непосредственно губернатор и митрополит. Обсудили направления, что-то поправили, что-то предложили. Вперед, работаем.
Двигателем и душой нашего совета был некто Николай Васильевич, последний потомок известного княжеского рода, с судьбой непростой и интересной. Спустя несколько лет Николай принял постриг; не так давно, земной путь его подошел к концу, ныне продолжаясь совсем в ином измерении.
Работа наша строилась так: отец Николай ездил по конторам — убеждал, спорил, ругался, уговаривал. Моя работа секретаря была несравненно легче, в основном бумажная – протоколы, планы, письма, отчеты, согласования.
Тяжелыми трудами отца Николая, в первую очередь, были добыты многие десятки миллионов рублей на обустройство монастыря и храма Иоанна Предтечи, восстановление надвратной колокольни. Очень помогло региональное управление РЖД: впрочем, для ускорения процесса принятия решения пришлось подключать и областную администрацию.
Но вопрос того стоил – РЖД в итоге выделила более двадцати миллионов рублей на масштабные дренажные работы, укрепление склонов и железнодорожной насыпи, постройку подземного коллектора для отведения селевых потоков, заливавших ежегодно монастырь мощными потоками грязи, порой метровой толщины и доходивших почти до подоконников первого этажа келейного корпуса.
Прошло лет десять после этих событий. Отзвонился мне как-то батюшка, незнакомый: как оказалось, новый наместник Дивногорского монастыря. Памятуя прежнюю нашу активность на ниве хозяйственно-восстановительных работ, батюшка предложил встретиться, познакомиться и возобновить сотрудничество. Такой поворот событий я мог счесть только за благо.
Наместник, отец Алексий, оказался молодым, энергичным и симпатичным. Окончил он, как оказалось, наш технологический университет, да вот жизнь как повернула. Ну, я в то время уже не такие повороты видел, мало что могло удивить.
Обсудили мы новости по хозяйству, проблемы и потребности, что и каким образом сделать можно. – Да вы, Игорь Леонидович, сами к нам приезжайте, своими глазами посмотрите — предлагает батюшка. — С ночевкой, а с утра — причастимся! А я и впрямь, давно в монастырь собираюсь. Раньше постоянно ездил, сейчас — дай Бог, раз в год получается. Приехал, погостил, причастился.
Только с электрички выхожу – новость передо мной: колоколенки-то нашей надвратной, свежепостроенной, над которой отец Николай еще недавно трудился, деньги на нее со всей области собирал-выпрашивал — нет уже! На ее месте — совсем другая колокольня, точно как на архивных фотографиях запечатлена. Со всеми архитектурными деталями и особенностями. Мы такую красоту позволить в ту пору никак не могли, и Епархия благословила попроще делать, насколько потянуть сможем. Десяти лет не прошло, разобрали-перестроили, даже следа не осталось! А у отца Николая, можно сказать, мечта жизни была – успеть колоколенку возвести. Успел. Верхом накрыли, крест поставили.
И в храме, тоже порядок навели. Раньше-то там кинотеатр был, в советское время, после – наскоро из досок-фанеры алтарь соорудили, как раз промеж подкупольной части и трапезной. Полы остались от клуба – деревянные, как в селе кладут. Ну и иконы, какие по окрестным селам насобирали, те и повесили. Потемневшие, одни контуры фигур видны на грубом темном фоне.
Народ этот храм полюбил, я приезжал туда частенько, как приеду – битком набито. Типичный сельский храм, уютно – как дома. Разные люди приезжали, в основном – с соседних сел на утренних электричках; однажды – кришнаит в своем одеянии четыре часа на коленях стоял перед крестом – заигрался, видно, со своим духовным миром, задний ход пришлось давать. И иконы светлеть начали – сам это видел. Безо всякой реставрации мелкие детали проступали, лики открывались. Народ на это — еще более потянулся. Исповеди, причастия, отчитки.
Теперь храм стал совсем другой. Эрмитаж – первое впечатление. Полы – мрамор полированный, все в нем отражается; евроремонт – стены, потолки, окна, иконостас – с иголочки. В такой храм в грязных сапогах и телогрейке уже не под стать входить. И народу стало ощутимо меньше – десяти человек на утренней не наберется, да и то, в основном трудники здешние. И батюшка на то же жалуется – перестали люди в монастырь ездить.
Другая история связана со старинным селом Урыв-Покровка Острогожского района. От Дивногорья это недалеко – напрямую, по карте, километров двадцать будет. Затеял я с партнерами стройку там в свое время. Центр семейного досуга и детского творчества. Недалеко от нас были заброшенный святой источник и храм Николы с разрушенной во время войны колокольней.
Источник мы начали разгребать от грязи вдвоем, с моим местным знакомым; к колокольне интерес проявил другой человек, недавно переехавший из города в село и прикупивший участочек как раз недалеко от храма. Опыт строительства у того человека имелся, и немалый – ранее он занимал должность заместителя директора строительной компании. Ныне, подобно многим менеджерам этого времени, он не имел ни работы, ни постоянного заработка, пытаясь обустроить свой быт в деревне.
Самое начало ноль десятого года ознаменовалось чудесным событием. К нам, в село на Рождество, из Москвы приехал один из наших инвесторов. И семью с собой прихватил – жену и сына шести лет. Всенощную мы отстояли в Никольском храме, а через пару дней наши гости уехали обратно в столицу.
Пара месяцев проходит, приезжаю я к нему в московский офис с отчетом. Отчитался, сидим, чай пьем и такие новости я слышу. Оказывается, больной тот мальчик был. И серьезно. Онкология, опухоль в горлышке. Большая уже, с яичко. Больница, связи, операцию наметили. А тут Новый год уже. — Приезжайте после праздников, резать будем, — врачи говорят.
Отметили праздники и обратно. Вспомнил я тут, что мальчик в храме и к иконам сам подходил, и молился, как умел. — Приехали, в поезде простудились немного. Врачи говорят, — давайте через пару недель, ближе к концу февраля приходите. Простуда прошла, приходим. Смотрят, — где, — говорят, — опухоль? Делали что? — Ничего, — говорим, — не делали. Что мы тут сделать сможем? Вот так и получилось, ушел ребенок здоровый, без опухоли. Поставили под наблюдение, чтобы рецидива не было.
Задумался я, а отец ребенка спрашивает, — может еще какая помощь нужна? — Хорошо бы, — говорю, — храму колокольню сделать. В войну от нее даже фундамента не осталось. Наши — стрельбу по ней корректировали. А храм целый остался. Чудеса! Храм на холме, рядом — немецкая артиллерийская батарея. Туда — весь огонь. Село на две тысячи домов — ничего не осталось, щепки да щебень. А храм — стоит целый, правда без купола. Мне вопрос, — сколько нужно? — Миллиона в полтора управиться можно, — отвечаю. — Вот тебе для начала четыреста. Лезет в сейф, передает мне пачечку. — Пиши расписку. Пишу, забираю.
Зная по опыту, что скажут о разворованной мною четверти, а то половине, сам я принципиально отказался распоряжаться расходом спонсорских денег на строительство, согласовав на должность прораба, снабженца и распорядителя стройки кандидатуру нового переселенца, с которым мы познакомились и наладили некие отношения.
Воронеж, город тесный: ранее, волею случая, обнаружилось его шапочное знакомство с приятелем главного инвестора нашего проекта. Также обнаружилось его знакомство с моим коллегой из давних, реставрационных времен, согласившимся сделать проект реставрации колоколенки. Проект получился ладный, радуя душу перспективой скорого воплощения. И дело пошло, завертелось споро, что не могло не радовать.
Однако, как всегда бывает, вслед за цветочками пошли и ягодки. Сначала наш главный инвестор дал понять, что его вполне бы устроил некий церковный орден со стороны Патриархии за означенное благодеяние. Организованная мной встреча в епархиальных верхах дала понять, что желание это вполне осуществимо. Орден нам пообещали, согласовали к нему кандидатуру уместного святого по мере наших заслуг.
В довесок, обозначилось встречное предложение — развернуть деньги со строительства колокольни на другое церковное дело, благости не меньшей. Это, с одной стороны, делало шансы на орден практически стопроцентными; а с другой стороны — существенно укрепляло мои личные позиции в Епархии. С третьей точки зрения — я уже понимал, что влип серьезно; что даже эта, вроде насквозь выигрышная ситуация, становилась чревата для меня грядущими многообразными проблемами.
Деньги разворачивать мы не стали, тем более, что работы по колокольне уже велись. В отношениях с Епархией сразу обозначилось заметное охлаждение. Скоро стало понятно, что дело с орденом обстоит непросто. Но главную проблему я видел не во всех этих перипетиях, а в духовной стороне событий — дело явно шло не к добру.
Для стройки колокольни спешно завозили белый силикатный кирпич. По виду, бывший явно в употреблении. И в этом случае, схема оказалась закрученной до невозможности: продал глава поселения кому-то пустующий жилой дом, в самом центре села. Дом трехэтажный, кирпичный, многоквартирный, с прописанными жильцами. Дом, на виду всего села, оперативно разобрали; столь же оперативно вывезли и продали полученный стройматериал: плиты, кирпич, бревна, шифер. Глазам спохватившихся нанимателей, обитавших неподалеку, предстоял пустой котлован.
Историю описывать не буду, к нашему делу она отношения мало имеет: дело пошло наверх, главе — это стоило должности, народ, как у нас бывает, пошумел и затих. Строительство колокольни – продолжалось своими силами и своим разумением.
Туда я уже не лез: в советах моих никто не нуждался — понять мне это дали четко и сразу. Бригада экспериментировала на ходу, корректируя проект по мере необходимости, сообразно умению мастеров и завозимому материалу. Генетический код разобранного трехэтажного дома очевидно воплощался и в новой постройке: вместо стройной красавицы, ввысь тянулось нечто тяжелое и несообразное.
Завершение колокольни оказалось под стать всей стройке – вместо купола со стройным шпилем, бригада единогласно решила обустроить низенькую пирамидку на четыре ската, совсем как на средневековых европейских крепостных башнях. Недалеко, на холме, столь же споро, вырастал дом нашего прораба, столь же громоздкий и безобразный.
Колокольню освятили через полгода, аккурат на Успение. Храм Николы, середины девятнадцатого века, ранее царственно увенчивающий вершину холма, ныне оказался зажат аккурат промеж двух новых объектов. В этом соседстве, храм выглядел странным, явно лишним элементом.
Что лично я в очередной раз извлек из этого опыта? Все наши благие пожелания и хотения, попытки чего-то достичь и чего-то передать — по большому счету, мало что значат. Жизненные усилия, призванные благоустроить и упорядочить, создать и привнести — заведомо привели к прямо противоположному результату.
Элемент порядка, которым мы себя мним – оборачивается носителем хаоса; представление о будущем и его реальное воплощение – разнятся диаметрально. Жизнь наглядно показывает тщету всех наших усилий, поворачивая нас совсем к другим свершениям и ценностям.