Все мы нынче живем в городах. Читающие сии размышления, если уж находят досуг для столь праздного времяпровождения, живут в городах наверняка. Сюда, в города, тем более крупные и крупнейшие, понемногу перебираются все, кто хочет чего-либо попробовать, достичь и осознать. Чем больше город – тем больше возможностей. И я тоже, родился и всю жизнь прожил в городе, который совсем недавно, пусть хоть с натяжкой, но стал-таки миллионником – в Воронеже. А год назад – со всей семьей переехал в деревню, за час езды от города.
Типичным наш выбор никак не назовешь – в мире продолжают набирать обороты совсем другие процессы. Недавно, лет пять назад, большинство населения планеты обрело свое пристанище в городской черте, желая кроить свою жизнь по иным, чем прежде, лекалам. Однако, нынешний город – далеко не тот, что был раньше, и жизнь здесь теперь другая. Старинный город был, по сути, лабораторией, переплавлявшей в едином котле собранный с разных мест некогда сельский люд, их умения, образ мыслей, действий и поведения.
На выходе получалась уникальная среда, своя для каждого отдельно взятого города. При всех своих несходствах, неустройствах и трансформациях, города продолжали быть местом пребывания уникальных идентичностей, по словам Аристотеля — «единством непохожих», будучи воплощением цивилизации и задавая ей вектор развития.
Нынешний крупный город задает совсем иной вектор и подает себя совершенно иным образом: как некая машина для извлечения прибыли, в первую очередь. На достижение этой цели должны работать все элементы городского пространства – застройка, инфраструктура, информация, капитал и, конечно же, люди, его обитатели.
Про очевидные минусы современной городской жизни пишется ныне многое. Доступна и статистика об очень немалой доле горожан, желающей перебраться из крупных городов в малые, более того – в деревни. Однако, несмотря на это, и вопреки возможностям, открывающимся с развитием интернета, тяга людей в города отнюдь не замедлилась. Ее результатом стало образование многомиллионных агломераций в разных частях планеты, превративших город из вечной кузни ценностей и смыслов в их потребителя и разрушителя.
Главным объектом разрушения в современном городе оказался человек. Пути самоопределения, нелегкие во все времена, ныне подменяются отождествлением с привнесенными, предзаданными человеку формами, скрытыми за видимостью комфорта, свободы, успеха и саморазвития.
Произвести отождествление чего либо с кем либо сегодня проще, чем когда бы то ни было: доступные и популярные фигуры идентичности куются буквально на конвейере, на любой вкус и достаток. Тождественность человека самому себе, своим целям и истинам, подменилась его ролью как некоего ресурса обеспечения внешних задач.
Замена статуса человека от цели к функции привнесло в бытие ощущение пустоты и утраты смыслов, а в пространство города – чувства отчуждения и обмана. Можно ли выбраться из этой машины разрушения, превратиться из внешней функции в ресурс собственного развития? Как это сделать? Есть ли опыт и методы, на которые можно опираться?
В проблемном состоянии находится не только место человека в городском пространстве. В глубочайшем упадке находится ныне вся теория градостроительства и градообустройства: множество новаций XX века не создали, в итоге, адекватной и осмысленной теоретической базы. Ее практическое воплощение с удивительным постоянством проявляет безжизненность, заметно уступая в привлекательности и насыщенности собственно городскими событиями и процессами традиционной среде обитания. Едва ли не вся история градостроительства XX века представляет собой сплошной опыт социальных и культурных провалов решений, причем, получивших некогда весьма высокую оценку в профессиональной среде.
В столь же глубоком кризисе пребывает ныне весь классический инструментарий работы с городами, пришедший из эпох декартовского естественнонаучного рационализма и урбанистического энтузиазма начала и середины XX века. Именно в это время естественная эволюция города заменилась жестким искусственным подходом к нему, как объекту целенаправленного воздействия. Новая идеология была целиком ориентирована на тотальное преобразование жизни, человека, пространства, планеты в целом, тяготея душой (если таковая имелась!) к универсальному, всеобщему, тиражируемому.
Если средневековый город мыслился как «воплощение Божественного промысла», то современный город представил себя как «машину для жилья». Задача спасения души заменилась задачей достижения максимального комфорта; развитие города было напрямую увязано с подъёмом уровня благоустройства; а главным критерием роста стала сумма освоенных средств.
События второй половины XX столетия со всей определённостью показали, что это не так, что избранный, точнее навязанный урбанистами путь — ложен. Надежды эпохи градостроительного модернизма, когда казалось, что общественное благо — дело рук властей и их профессиональной обслуги [11], что счастье — «дело техники» обнаружили свою нежизненность.
Новый проектный инструментарий, разрушивший до основания старые ремесленные практики, успел обзавестись собственными традициями и инерцией, оброс нормами и ведомственными предписаниями, утратил динамику и гибкость, стал неспособным к усвоению «новых эффективных методов».
Существующие нормативные знания смогли обеспечить только усреднённые, обезличенные и устаревшие модели развития города, работая лишь на возможность его поддержания и функционирования. Функционирование же, по своей природе, прямо противоположно развитию: это два антагонистических процесса, между которыми всякий раз приходится делать выбор, и выбор этот не прост.
Результаты этих процессов имеют качественное отличие, представляя собой в первом случае фактически инертную массу — следствие циклического процесса функционирования строительного, банковского и административного сектора, судьба которой после получения выгод участниками процесса никого особенно не волнует.
Развитие, в свою очередь, создает реальную динамику, помогает воспроизводить и удерживать качественное население, обеспечивает возможность реального развития людей и территории. Развитие формирует качества системы, работающие на опережение, а не наращивание инертной массы.
То, что зачастую подается с различных трибун под этим термином, никаким развитием не является – это, чистой воды «функционирование», процесс циклического освоения различного вида ресурсов — в большей или меньшей степени открытого и честного. Но, подлинный процесс развития намного сложнее простого распила денег, а поэтому, по большому счёту, мало кому субъективно нужный.
Зачастую эти два понятия прямо отождествляются, а под развитием понимается что угодно: территориальное разрастание города, увеличение объёмов строительного производства, рост населения, плотности, этажности застройки. Сегодня мы строим быстрее, чем успеваем понять, нужно ли это строить вообще.
Казалось бы, очевидная истина всё ещё требует усилий для понимания: строительство очень косвенно соотносится с темой развития, не оно обеспечивает развитие. Развиваются не строительные объекты, но люди, культура, среда. В свою очередь, городская среда — это отнюдь не совокупность зданий, сооружений, прочих физических «мёртвых» тел, но носитель живого потенциала развития, в первую очередь – человека, обитателя городского пространства.
Оказалось, что живые города потому и живы, что отличаются от мертворождённых порождений логики и рассудка, что реальная жизнь существует не вполне понятным или даже совсем непонятным для них законам.
Среда — не пустое и гулкое пространство между домами, но сверхнасыщенный «раствор», в котором обитают и реализуют себя горожане. Именно это и есть то главное, которое и сегодня, в век глобальных коммуникаций, привлекает людей в город. Городская среда, при всей необъятности своей проблематики, не укладывается в предмет знания ни одной научной дисциплины или профессии.
Характеристику ситуации со средой человеческого обитания в современном мире можно свести к двум полярным процессам: наступлению средового отчуждения и выстраиванию средовой идентичности. Они качественно разнятся по своей природе: отчуждение наступает неизбежно там, где идентичность не выстраивается, где ещё есть иллюзия её «естественного» наличия, на поверку оказывающегося отождествлением с вменёнными формами идентичности, за которые не заплачено персональным мышлением или коллективной мыследеятельностью. Отчуждение наступает «само», а за идентичность, за «персонификацию» сред, за индивидуацию — приходится бороться, сознательно и настойчиво выстраивать их.
Начиная со второй половины 1960-х гг. мировой, особенно европейский опыт, дает множество примеров, как на местном уровне затеваются проекты, которые не ставят задачей выйти на более высокие ступени и показатели, которые решают реальную проблему, нужную конкретным людям в конкретном месте.
Где не ставятся задачи быстрой прибыли и ускоренного роста; где идет экспериментирование с формами социальности и жизнеустройства; где локальные инициативы формируют новое проектное пространство. Где в одной команде, с самого начала цикла работ, на уровне постановки задач и до завершения строительства, работают профессионалы и простые горожане, формируя новый предмет деятельности — соучаствующее (или партиципативное) проектирование.
Особенно актуальна эта тема, тема неких перспективных зон автономного развития, где инициатива прорастает снизу, непосредственно от обитателей места, а не от пришлых варягов-инвесторов или органов власти — становится в наше время, время экономической и виртуальной сверхцентрализации и всеобъемлющего контроля.
В противовес этой глобальной тенденции, обретение собственной индивидуальности не отождествляясь ни с чем из готового и типового, – становится сверхзадачей как для отдельного человека, так и для территории, к судьбе которой он неравнодушен. Из этой сверхзадачи, в свою очередь, исходит ряд очередных задач в самых разных предметных областях.
В рамке управления развитием этот тезис означает выход на новые модели соорганизации, о чём кратко уже сказано выше. В рамке построения новых знаний и представлений это означает возможность и необходимость новых исследований, новых концептуальных подходов — мы стоим лишь на пороге новой теории города.
В рамке организации образования это означает закат предметного обучения и узкопрофессионального натаскивания; в рамке антропологической — неизбежность непрерывного личностного развития как социальной нормы.
Подводя черту, можно утверждать – никакая инфраструктура, никакие инвестиции, инновации и технологии не могут быть основой развития территории, в крайнем случае – лишь катализаторами, если не создано более устойчивых предпосылок, а местное сообщество рассматривается как потребитель ресурсов, но не как ключевой фактор развития территории.
Если попытаться переселить жителей в совершенно иную, пусть высококачественную, но созданную другими среду, либо создать для воображаемых людей что-то очень красивое путем полной зачистки протекавшей ранее на территории жизни — ничего кроме деградации и среды, и жителей не получится. Примеров чему – множество в истории современной архитектуры.
Ключевым фактором развития территории должен стать человек, отождествляющий себя с местом проживания, чувствующий и готовый брать ответственность за него. Именно этот человек и становится подлинным объектом развития, а не территории и объекты. Только в этом процессе происходит обретение новых возможностей, рост культурного потенциала, настройка образа и характеристик среды обитания.